Флоренция - дочь Дьявола - Иоанна Хмелевская

— И это тоже правда, — со вздохом призналась Моника. — Я уже думала, чтобы тебе написать, но не знала, сможешь ли ты приехать. Тебе, наверное, говорили, что я тебя искала в день дерби?

— Да я и сам, без всякого письма, приехал бы, — ответил Зигмусь. — Там на дерби такая страшная суматоха была, но я вас заметил, видел, что вы мне знаки подавали, когда я на дорожку выезжал. А что, хорошо ведь подо мной скакал Тюрбо, а?

— Очень даже хорошо, и хватило его надолго. Но все равно у Гесперии не было никаких шансов, третье место — для неё успех.

— Болек на ней скакал, он всегда из лошади все соки выжмет…

— А зато я тебя рассмешу: когда ты мне покивал головой, какие-то идиоты помчались на тебя ставить. Я собственными ушами слышала, как они плели про Тюрбо несусветную чушь: что он, дескать, первая группа, что его до сих пор прятали, что специально готовили его на дерби и все такое прочее…

— Группа-то он первая, но вовсе его не прятали, — почти обиделся Зигмусь. — На нем скакали честно, за исключением единственного раза, когда на нем Сарновский сидел. Дерби для него слишком длинная дистанция.

— Да это все знают, кроме распоследних кретинов. Погоди, я тебе расскажу про Флоренцию…

— Чокнутая, — ещё раз высказался конюх и удалился по своим делам. — Юзек! — завопил он, отойдя на пару шагов. — Жердину неси и крюки!

Моника снова вздохнула, покачала головой и повернула к дому.

— Ты ведь, наверное, голодный? Пошли, я тебе расскажу про Флоренцию, а потом сам увидишь…

Через час со смешанным чувством беспокойства, изумления и веселья Зигмусь смотрел, что вытворяет эта прекрасная и безумная кобыла. Конюх был крепко прав: Флоренция боялась любой веточки. При виде травки, растущей полоской поперёк дороги, она пыталась развернуться. Случайная веточка привела к тому, что она прижала уши, пискнула, встала на дыбы, попятилась на задних ногах, после чего обошла опасное препятствие стороной, испуганно кося глазом.

— Она всегда так? — спросил Зигмусь с интересом.

— Всегда. На нашем лугу она ещё ни разу не перешагнула тот малюсенький ручеёк, бегает только по половине пастбища. У тебя надолго отпуск?

— На неделю. Неделю я тут побуду, ладно? Попробую на неё сесть, а? Ведь ей уже год и почти семь месяцев, ну, шесть с половиной, она первого января родилась! Машина, а не лошадь!

— Может, и лучше, что этот пижон её не трогал, ещё испортил бы…

Флоренция с самого начала оказалась существом чувствительным. Она полюбила не только Монику, но и Зигмуся, к старому Гонсовскому она питала пугливое уважение, конюха милостиво терпела, а к остальным человеческим особям относилась весьма различно. После старательного обнюхивания она оказывала им вежливую покорность или, наоборот, непримиримую враждебность, и на непоколебимость её чувств никакая сила не могла повлиять. Монике и Зигмусю она позволяла все, что угодно.

Поседлать себя она дала сразу же, и по непонятным причинам ей это даже понравилось. Моника утверждала, что Флоренция, как настоящая женщина, любит быть хорошо одетой. Кобылка оглядывалась, пытаясь посмотреть на седло и прочую амуницию, её заинтересовали стремена, поэтому ей подобрали снаряжение как на парад.

— Лучше, чтобы ты начал, Зигмусь, — беспокойно сказала Моника. — Ты лепе, а я на неё потом сяду… Ну, ни пуха ни пера!..

Она подставила руки, Зигмусь опёрся и вскочил в седло. Флоренция вздрогнула, но в тот момент она была занята тем, что пыталась вытолкнуть изо рта удила, и у неё ничего не получалось. С этим она смирилась, тяжесть на спине приняла снисходительно, не выказывая ни малейшего желания избавиться от балласта. Старый Гонсовский отошёл в сторону, Зигмусь разобрал поводья. Флоренция с минуту постояла неподвижно, а потом вдруг понеслась.

Зигмусь был прирождённым конником, наделённым искрой Божьей. Он раньше научился держаться на лошади, чем ходить на собственных ногах. Исключительно благодаря этим талантам он не упал, потому что Флоренция стартовала, словно выстреленная из рогатки. Время от времени она умеряла свой бешеный галоп, пытаясь пройти часть пути на задних ногах, но никаких других штучек не выкидывала. Потом она возвращалась к невыразимо прекрасному, плавному, роскошному галопу, который нёс её, словно лодку по течению быстрой реки. Зигмусь чувствовал её всем своим телом, чувствовал радость лошади, какой-то триумф в этом галопе, счастье от работы всех мускулов и пружинистых сухожилий. На миг его охватило радостное упоение, и не было никаких сомнений, что упоение было взаимным.

— Чудо ты моё! — прошептал он почти набожно.

Его ощущения оборвались, как топором отрубленные, потому что Флоренция домчалась до ручейка. Зигмусь, к счастью, умел ездить и на мотоцикле. Почти падая на бок, лошадь сменила направление и развернулась при одном только виде страшного препятствия, и получилось это совсем похоже на вираж мотоцикла на гальке. Быстро придя в себя, Зигмусь попытался слегка притормозить Флоренцию, но она только мотнула головой, взбрыкнула задними ногами и помчалась к финишу, где стояли Моника и её отец.

— Да, пэйс у неё точно есть! — сказал с уважением старый Гонсовский.

— Не слишком ли много для первого раза? — забеспокоилась Моника.

— Посмотрим…

Конец лужайки Флоренция восприняла нетипично: не как конец пробежки, а как что-то вроде промежуточного финиша. Она развернулась — правда, не так нервно, как перед ручейком, но столь же элегантно — и снова помчалась на луг.

— Господи, помилуй! — простонал в панике Зигмусь и вложил все свои силы в то, чтобы замедлить ход лошади. Он должен был начать учить её послушанию, но ни за что на свете не хотел дёргать и калечить её бархатные губы. Он стал осторожно и нежно, хотя и решительно натягивать поводья. Кобыла, почувствовав твёрдую руку, неохотно послушалась, укоротила шаг, замедлила, свернула, куда ей велели, перешла на рысь, потом пошла шагом. Это был весьма характерный шаг, передние ноги шли спокойно, а задние словно танцевали вальс. Так они и вернулись на старт.

— И что она не ладит с этим ручейком? — спросил Зигмусь, сияя от счастья. — Десять сантиметров воды… Господи Иисусе, вот это лошадь! Рот мягкий, несёт, как ангел на крыльях, я все время её придерживал. Если она не поскачет на длинные дистанции, то я просто сосиска с капустой!

Старый Гонсовский заботливо оглядел кобылку. Флоренция, приплясывая, рвалась скакать дальше. Было совершенно ясно, что эта игра понравилась ей больше всего на свете.

— Этой её масти я не могу понять, — протянул он задумчиво. — От Сарагана получались в основном серые лошади, разве что в мать шли. Но эта целиком вороная, а мать у неё была караковая. В кого ж это она?

Невзирая на кипящий в нем восторг, Зигмусь сумел вовремя прикусить язык. Тоже мне вопрос, в кого это она! Дьявол был чёрным, как настоящий дьявол. В отца, разумеется! И остальные её достоинства тоже в отца, вот только Дьявол никаких ручейков, веточек и травок не боялся. Она его догонит и перегонит, ей-ей, может, будет лучше легендарной Ведьмы…