Боттичелли - Станислав Зарницкий

Чем больше подрастал Сандро, тем любознательнее становился. Его интересовало многое, но, как заметил Мариано, он ни на чем не мог сосредоточиться надолго. Для будущего ремесленника, которому нужны прежде всего терпение и выдержка, это было плохо. Зато все сказанное мальчик усваивал очень быстро. И еще одну особенность подметил Мариано — Сандро отталкивал вид крови и мучений, которым подвергались святые. Поэтому на том, чтобы он перенял у отца ремесло кожевника, можно было поставить крест. С годами страх перед физическими страданиями не проходил, а казалось, возрастал еще больше. Сандро боялся фресок, где изображались распятие Христа или Страшный суд. Он не любил слушать рассказы о кознях дьявола, и не было большего наказания для него, когда за тот или иной проступок ему грозили муками ада. Тогда он забивался в угол и извлечь его оттуда стоило немалых трудов. Он тянулся к картинам светлым и радостным; особенно его привлекали изображения Богоматери, в чью защиту и покровительство мальчик уверовал. Он долго переживал рассказы о бедствиях, принесенных ураганом, который обрушился на Тоскану в августе 1456 года. Тогда смерч, обойдя Флоренцию, стер с лица земли целые деревни и рощи, повырывал с корнем виноградники и погубил десятки людей. В городе судачили о том, что это первое предупреждение Господа погрязшей в грехах Флоренции, предвестник Апокалипсиса. Как горячо тогда мальчик молился Богоматери, обращаясь к ней с просьбой отвести беду!

Скоро Сандро знал имена всех известных живописцев Флоренции — да и как их было не запомнить, если у фресок в церквях всегда толпились люди, обсуждавшие их достоинства и недостатки! В последнее время у флорентийцев появилась наряду с политикой еще одна страсть — искусство. Чуть ли не каждый второй горожанин считал себя его знатоком, и даже самый последний чесальщик шерсти мог порассуждать на досуге об архитектуре, скульптуре и живописи. А какие споры разгорались, когда тот или иной цех принимал решение пожертвовать собору алтарь или построить часовню! Ну прямо компания святого Луки, а не шелкоделы или сапожники! В этом сказывалось влияние нобилей, и Мариано подобных споров не одобрял: каждый должен заниматься своим делом. Однако сам кожевник нет-нет да и ввязывался в подобные диспуты.

Сандро слушал и запоминал. Фантазии, надо сказать, у него было много, и временами он удивлял отца. Что можно увидеть в потеках от дождя на стене или в пятнах плесени? А мальчик убеждал, что видит человеческое лицо, собаку, дерево. Ничего похожего не было, а он брал уголек и обводил контуры, и действительно, получалось точно то, что он говорил. У какого-то живописца — имя его Мариано запамятовал — была точно такая же способность, но говорили, что он немного не в себе, и получались у него, в отличие от Сандро, всегда какие-нибудь чудища. Знакомые Филипепи говорили, что у мальчишки есть способности к рисованию. Если их послушать, то все более или менее известные живописцы начинали с того, что пасли кто овец, а кто коров, рисовали их на камнях, а потом их обязательно заставал за этим занятием какой-нибудь синьор и отдавал в учение.

Сандро пока никто не замечал. А если заметит? По правде говоря, Мариано не особенно желал, чтобы такое случилось. Как и всякий добросовестный ремесленник, он был предубежден относительно живописцев: народ они ненадежный, у каждого какая-нибудь странность, а вот чувства товарищества нет и в помине. Но если уж ничего путного из парня не получится, то на худой конец сойдет и живопись — какая-никакая, а профессия. Но пока до этого далеко. Это он так считает, а коллеги по цеху достаточно ясно намекают, а то и говорят открыто, что он балует ребенка, позволяет ему бездельничать, словно он сын нобиля, а не ремесленника. Пора его пристраивать к делу, чтобы он не шатался по городу. Они правы, вот только Мариано решил, что сына сначала надо отправить в школу — хороший ремесленник должен владеть письмом и счетом, тогда ему легче пробиться в жизни. Но все опять упиралось в выбор профессии — трудно выбрать школу для Сандро, не решив, какому ремеслу следует его обучать.

Если бы мальчик проявил склонность к чему-нибудь определенному, никаких трудностей не возникло бы. Но когда нелегко предугадать, какую судьбу он выберет, приходится ломать голову. Проще всего определить его в латинскую школу, какую в свое время посещал сам Мариано, как и большинство флорентийцев — полученных там знаний вполне хватало, чтобы более или менее успешно вести любое дело. В такой школе — подобные ей существовали повсюду — ученики обучались чтению, письму и основам латыни, чтобы разбираться в молитвах. Там их знакомили с библейской историей, а также с начатками других наук в зависимости от склонности и знаний преподавателя. Закончившие школу при достаточном усердии могли пробить себе дорогу в университет. Но таких было не так уж много; занятия наукой флорентинцев не особенно увлекали, для этого они были слишком практичны.

Однако во Флоренции существовали и другие школы — так называемые торговые. Иначе и не могло быть в городе, где ремесло, торговля и банковское дело шли рука об руку. В таких школах можно было получить те же знания, что и в латинской, но здесь на первом месте стояли арифметика и геометрия. Отсюда легче было попасть в обучение к купцу, банкиру, ростовщику; церкви тоже нуждались в подобных знаниях, ибо их торговые обороты временами не уступали купеческим. А дальше все зависело от прихоти какого-нибудь мецената, от собственных сил и способностей, ну и, конечно, от фортуны, которая, как известно, любит людей смелых и напористых. Но этих качеств Мариано в своем сыне не видел, а посему отдал его в латинскую школу.

Сандро учился охотно. Учителя могли пожаловаться разве что на мелкие его шалости, но и они не могли определить склонностей своего ученика — его увлекало все, но только до тех пор, пока ему это было интересно. Схватывал он все быстро, на лету, но затем начинались бесконечные вопросы, которые выводили учителей из себя: почему так, а не иначе? Эти «зачем» и «почему» так и сыпались по любому поводу. Слишком любознателен, а это может довести до большой беды — таков был вывод. Когда же, изучая латынь, школьники перешли к отрывкам из древних поэтов, случилась новая беда: Сандро увлекся их выдумками. На свою беду, учитель пересказал ему несколько мифов, и в результате мальчик начал чрезмерно интересоваться древними богами и героями. Все происходило так, как и предостерегали святые отцы: языческие сказки могут увлечь слабый ум ребенка. Более того, он стал писать стихи.

Ничего грешного тут, конечно, нет: сейчас каждый мало-мальски грамотный флорентиец может облечь свои мысли в стихотворный наряд, но когда стихоплетство отвлекает от более важных дел, оно порождает бездельника, который всецело зависит от милости толстосумов-меценатов. Благо сейчас во Флоренции много тех, кто возомнил себя покровителями наук и искусств, но так будет не всегда, а без покровителей поэт — тот же нищий. Ко всему прочему Мариано считал, что после Данте в поэзии больше делать нечего; в его «Комедии», недаром получившей от потомков название Божественной, сказано все, что надо. Посему он не видел никакого величия в Петрарке и Боккаччо, — тоже его земляках. Беда, если Сандро увлечется стихоплетством всерьез: во Флоренции при покровительстве Козимо этих философов и поэтов и так развелось больше, чем надо. Но это их дело — плохо лишь, что они вытащили на свет божий давно преданных забвению Юпитеров, Марсов, Венер и прочих там нимф и кентавров. А Сандро начал интересоваться ими, пожалуй, больше, чем Евангелием. Коллеги вряд ли поймут его потворство сыну: в уставе цеха недвусмысленно говорится, что каждый входящий в него должен воспитывать из своих детей и учеников добрых христиан, преданных вере. Только Мариано собрался принять надлежащие меры, как и это увлечение у Сандро прошло. Слава богу!