Я – стихия - Анастасия Акулова

Улыбнувшись с фальшивой мягкостью, Грунхельда хлопнула дверью, вновь запирая её на замок и оставляя меня наедине со своими мыслями.

Если верить словам этой женщины, то всё хуже некуда. Но какое-то странное чувство не давало покоя… Мне бы впору почувствовать себя жертвой обстоятельств и чужих честолюбивых безумных грёз в обрисованной ситуации, однако врождённая тяга видеть во всём хоть какие-то плюсы умоляла меня взглянуть на всё это другими глазами. Как-то слишком много чёрных красок добавила Грунхельда в портрет моих тюремщиков – эдакие классические злодеи из рыцарских романов, не хватает только грома, молний и раскатистого злобного смеха. Почему, например, меня поместили в хорошую комнату, а не в сырую камеру с крысами? Ладно, допустим, они хотят, чтобы объект исследований, то бишь я, была жива и пребывала в полном здравии – по крайней мере, физически. Хорошо, признаю, аргументов «за» у меня нет, но и информации-то минимум. Наверное, это слишком наивно, но я, выросшая среди больших дружелюбных добряков, в той глуши, где никогда не знавали даже преступлений, помимо мелких краж и жульничества, но… Не может же всё быть так плохо! Даже в смерти есть свои плюсы. Вот умирает кто-то – на сотую долю процентов уменьшается демографический кризис… ладно, неудачный пример. Но ведь действительно будет лучше, если и впрямь, как в поговорке, последней умрёт надежда, нежели я действительно превращусь в покорную тряпичную куклу, без намёка на мысль, на проблеск чувства. Чувства – это жизнь, а жить нужно и хочется. К тому же, я ведь всё-таки маг!.. Всё лучше слепого отчаяния.

… Хрупкие цепи страдания

Эфемерных шаблонов путы —

Тяжкий груз для людской души

И расписаны все маршруты

Письменами коварной лжи.

Я смотрю на рисунки боли,

Вижу страхов кривой узор

И томится любовь в неволе

Позабытая с давних пор,

А слепая, шальная ярость

Заполняет собой сердца

Грусть, отчаяние и усталость

И тому не видать конца.

И кипит океан страданий

Безгранична стихия мук.

Мир людей словно поле брани.

Жизнь людей – первый ада круг.

Но непрочны шаблонов путы

По которым душа живёт.

Эта тьма, этот холод лютый

И колючий тяжёлый лёд

Заполняют собой лишь разум.

Иллюзорна страданий власть.

Их вериг бесполезных масса —

Лишний груз. Их пора снимать.

Шнайдер Дмитрий

«Страшись не смерти, не труда,

Страшись исчезнуть без следа»

* * *

Каждый человек, гордо называющий себя жителем Кмеола, столицы империи Таррант, именующей себя центром мира, знал дорогу к императорскому дворцу, несмотря на то, что эти самые дворцы менялись едва ли не с каждым новым правителем. Правящая династия Виноуров славилась разнообразием характеров своих представителей. Коротко говоря, их объединяли лишь три вещи: фамилия, наследственность и амбиции, всегда присущие большинству правителей. Каждый из них оставлял свой след не только в истории страны и в политике, но по большей мере в самой столице. Так за два века Династия сменила пятнадцать главных дворцов. Естественно, на это уходили огромные деньги, несколько лет назад обедневшие люди на этой почве даже подняли восстание, но его утопили в крови и больше никто даже не заикался о горьких последствиях императорских капризов.

Самой почитаемой наградой считалось получить в дар от короля один из дворцов его предшественников. За всю историю Тарранта такое случалось всего два раза: впервые – когда король преподнёс замок отца дочери как подарок к свадьбе, во второй раз – пять лет назад, уже при нынешнем императоре Гарольде III, когда его давний друг, придворный маг и военачальник Кевин Дингрос вернулся с победой над соседним княжеством. Никто не знал, что он является ещё и учёным-артефактником и алхимиком, так же как и то, что дворец ему подарен именно для экспериментов с магией. А новый императорский дворец возник совсем рядом с Кровавой площадью, неспроста получившей такое название.

…Несмотря на то, что находится практически в центре города, эта площадь, названная Кровавой, часто пустовала. Суеверные люди – а это большинство жителей города и империи вообще – предпочитали обходить её стороной. Именно здесь, на этом печальном пустыре, проводились казни с самого основания Империи Таррант, которой уже более тысячи лет. Наиболее массивные орудия пыток никогда не покидали это место, видавшее боль и страдания множества не всегда виновных людей. Особо провинившимся после пыток отрубали головы, и, насадив на пики, оставляли на площади как очередное печальное напоминание о жестокости и даже некоторой дикости нынешних нравов, почти совершенно не меняющихся десятки и сотни лет. Среди сверкающего чистотой, ухоженностью и красотой города, славящегося своей пышностью и великолепием, эта площадь в форме круга казалась частичкой ада, каким-то образом затесавшейся в земной рай. С неё даже не считали нужным стирать следы крови, и тому, кто забредёт сюда мельком, кошмары по ночам обеспечены.

На площадь падала тень внушительного сооружения, более всего походящего на средневековый замок-крепость. Огромный, поражающий воображение готический замок из крупного серого камня, который из-за несколько пасмурной погоды казался чёрным. Вытянутый настолько, что, казалось, подпирал шпилями многочисленных башен небо, широкий до такой степени, что едва умещался в поле зрения, он, несмотря на мрачность, обладал некой особой романтикой. Две башни с острыми верхушками виднелись по бокам – очевидно, такие же были и с обратной стороны, переднюю же часть верхушки, тоесть, попросту говоря, крыши, увенчивали бойницы – квадратные проёмы в форме ломанной прямой, используемые лучниками как укрытие, из которого они выпускали стрелы в неприятеля – аналог окопа, только на крыше. Узкие продолговатые окна с цветными стёклами и явно оснащённые ставнями, опутывающий замок ров, огромный деревянный мост, пока что ещё поднятый, явно крепкий. В довершение всего – внушительная толстая каменная стена, крепкие ворота, у которых круглые сутки стоял недремлющий и обязательно хорошо обученный караул в полном вооружении. Самой высокой башней дворца была Башня Справедливости – из неё император и его ближайшее окружение иногда смотрели казни.

В относительно небольшую залу, из которой открывался вид на Кровавую площадь, сквозь узкие, цветные узорчатые окна едва-едва проникал дневной свет. Но его вполне успешно дополняли огни сальных и восковых свечей в изящных расписных подсвечниках, которые ночью заменялись на факелы, дающие более яркий свет. Танцующее пламя отбрасывало тени и блики на серые каменные стены, унылость и мрачность которых лишь слегка скрашивали искусные большие картины в инкрустированных золотых рамах и гобелены тонкой работы, чаще всего с императорским гербом.

В центре комнаты находится огромный стол в форме правильного восьмиугольника, вечно немного пыльный и заваленный картами, начерченными на старом покарябанном пергаменте. Там же стояли и фигурки, по одёжке отдалённо напоминающие представителей армии той или иной страны, и крошечные пушки, сложенные в деревянную коробку. И ныне над этим столом вновь склонился император, что-то внимательно изучая и просчитывая по одной из карт, сосредоточенно водя по ней пальцем, то и дело переставляя солдатиков и пушки.