Невинный убийца - Джеймс Хедли Чейз

– Итак, до завтра, – сказала она. – Спокойной ночи, Дэвид.

– Спокойной ночи.

На следующий день я водил по собору одну пожилую пару. Людьми они оказались очень милыми и щедро отблагодарили меня за труд.

Едва они отъехали в своем автомобиле, как ко мне подошел Торчи.

– Очень рад, что ваши дела процветают, синьор Дэвид, – сказал он с дружеской улыбкой. – Два последних дня были очень удачными для вас.

– Согласен, – сказал я, отдавая ему 500 лир. – Благодарю за заем. Эти деньги принесли мне счастье.

– Вы решили в отношении броши? Я могу отдать вам деньги через час.

– Я не продам ее. Она мне не принадлежит, и я собираюсь вернуть вещь хозяйке.

Торчи пожал плечами.

– Я люблю вас, как брата, синьор Дэвид, – сказал он. – Надеюсь, вы простите меня, если я выскажу вам свое убеждение: очень немногие женщины в мире стоят 200 тысяч лир.

– Я не люблю, когда походя в одной фразе говорят о женщинах и о деньгах.

– Прошу прощения, но я видел все, что произошло в соборе между той женщиной и вами. Это все естественно и приятно. Такая красивая женщина создана для любви. Но если вы продадите брошь мне, то сможете эти деньги употребить с пользой. Если же вы вернете брошь синьоре, то получите благодарность, а может быть, и нечто большее. Но по сравнению с тем, что она может вам предложить, это будет плохая сделка. Подумайте как следует, синьор Дэвид.

– Убирайся, искуситель, – со смехом сказал я. – Я не продам брошь.

– Подождите, не торопитесь с решением, – в страхе воскликнул Торчи. – Я делаю вам другое предложение: я дам за нее 230 тысяч лир и Симону в придачу. Это хорошая сделка. Симона – искусная девушка в домашнем хозяйстве и в любви.

– Это действительно прекрасное предложение, но я не продам брошь. Если бы она была моей собственностью, то я и минуты не раздумывал бы, но она принадлежит не мне – и тут ничего не поделаешь. И поставим на этом точку.

Торчи печально посмотрел на меня:

– Боюсь, что синьора произвела на вас слишком большое впечатление. Это плохо. Мужчине нельзя влюбляться в женщину.

– Хватит, Торчи.

– Думаю, что вы еще раскаетесь в своем решении, – сказал он. – Человек, предпочитающий деньгам женщину, накличет на себя беду. Я буду молиться за вас.

– Пошел к черту! – крикнул я, потеряв терпение.

Я особенно разозлился на Торчи потому, что он говорил то, что я уже не раз повторял себе после телефонного разговора с Лаурой.

– Я попрошу и Симону помолиться за вас, – с достоинством сказал Торчи. Потом он отошел от меня, благочестиво склонив голову и опустив глаза.

Приближалось время свидания с Лаурой. Я поспешил к себе. Окинув комнату придирчивым взглядом, я остался доволен. Мои старания не пропали даром: убогое жилище приобрело мало-мальски приличный вид.

Горшок с темно-красными бегониями украсил стол возле окна, картина Боттичелли была запрятана под кровать. У Филиппо я позаимствовал скатерть на стол, а у Умберто – шелковое голубое покрывало на кровать. Джузеппе дал мне красивый персидский ковер. Комната совершенно преобразилась. Я купил две бутылки бордо и попросил Пьерро сделать мне десять бутербродов. Он заботливо снабдил меня двумя бокалами и тарелками, а в последний момент настоял на том, чтобы прислать мне сверх этого бутылку коньяка. Мой костюм был выглажен и вычищен. Я заложил часы, чтобы купить себе пару приличных ботинок. Теперь мне не оставалось ничего кроме, как ждать. Я закурил сигарету и в шестой раз стал поправлять посуду на столе. Рот у меня пересох, сердце тяжело билось, и я немного задыхался. Я заставил себя во время курения усесться в кресло, но курил так невнимательно, что обжег себе язык, и сердито бросил сигарету. В этот момент во входную дверь постучали. Секунду я стоял неподвижно со сжатыми кулаками, прерывисто дыша, потом направился по коридору к входной двери. На улице стояла Лаура Фанчини и смотрела на меня. На ней были простое платье из голубого полотна и большая соломенная шляпа. Глаза прятались за темными очками.

– Привет, Дэвид, – сказала она. – Я точна, не правда ли?

– Да, – хрипло выдавил я. – Прошу вас, войдите.

Я отстранился от двери и пропустил ее.

– Вот сюда, – сказал я, распахивая дверь своей комнаты.

Она вошла и огляделась. Потом сняла темные очки и улыбнулась мне.

– Здесь очень красиво.

– У меня щедрые друзья, – я прикрыл дверь. – Вам было сложно найти?

– Не очень. Было время, когда я чуть ли не каждую неделю ходила в «Ла Скала».

Лаура сняла шляпу и положила вместе с сумочкой на комод, а потом остановилась перед зеркалом.

Я смотрел на нее и не мог поверить, что та, которую я так жаждал видеть, что она действительно у меня.

– Когда ветер дует в мою сторону, то можно услышать музыку, – сказал я.

Она повернулась с улыбкой.

– Музыка и соборы – подходящее сочетание. Как продвигается ваша книга?

– Последнее время я мало работаю. Иногда по целым неделям не прикасаюсь к ней. – Я понимал, что веду себя по-идиотски, официально и напряженно, но ничего не мог поделать. В присутствии Лауры я смущался и был чем-то обеспокоен.

Воцарилось молчание. Тишина действовала на меня угнетающе, и у меня вдруг появилось чувство, что наше свидание будет неудачным.

Присутствие Лауры заставляло меня так нервничать, что я почти жалел, что она пришла.

– Может быть, возьмете бутерброд? – беспомощно предложил я. – Вы, видно, голодны.

– Голодна? – спросила она. – Да, Дэвид, я голодна вот уже четыре года.

Часы на церковной башне пробили девять, когда Лаура шевельнулась и освободилась из моих объятий.

– Мне нужно идти, Дэвид, – сказала она. – Я должна быть дома к 11 часам.

Она стала в ногах кровати, а я молча наблюдал, как в сумерках Лаура поспешно одевается.

Когда я хотел встать, она сказала:

– Лежи, дорогой. Тут не хватит места для нас обоих.

– Как ты поедешь?

– У меня поблизости стоит машина. Если я потороплюсь, то через час смогу быть дома.

– Прошу тебя, будь осторожней.

Она засмеялась.

– Разве я представляю теперь какую-то ценность, Дэвид?

– Да, самую большую на свете.

– Это меня радует.

– Тебе не жаль немного?

– Нет, а тебе?

– Немного жаль. Каждая новая любовь приносит с собой волнение и боль.

– Да, но зато она вознаграждает людей и счастьем.