Пока не поздно - Кей Мортинсен

— Шляпу! — приказал незнакомец, протягивая руку.

Он внимательно оглядел гостью с головы до ног — наверняка ослеплен цветовой гаммой, не без иронии подумала Мей. И улыбнулась краем губ, чувствуя, как в ней воскресает надежда: в конце концов она уже немалого добилась! Какое ей дело до ошибок и просчетов прошлого? Она живет настоящим, она уже тут, и где-то здесь, в доме, родной и дорогой ей человек.

Театральным жестом Мей сняла шляпку и тряхнула головой. Золотые волосы в беспорядке рассыпались по плечам.

— Давайте не будем цапаться из-за того, что уже давно прошло и быльем поросло. Похоже, кто-то где-то что-то напутал, и теперь дела не поправишь. Главное, что я здесь и теперь мы непременно увидимся, — сказала Мей.

Кудри обрамляли ее лицо золотым ореолом. Она так и лучилась счастьем.

— Пойдемте в кабинет! — бросил Энтони.

И Мей немедленно ощетинилась. Еще один тиран и деспот выискался, с досадой подумала она. Такие велят женщинам: «Прыгай!» — а те покорно вопрошают: «На какую высоту прикажете?» Мерзкий шовинист!

Мей нехотя последовала за провожатым, однако порога кабинета не переступила. В свете лампы было видно, что отца ее в комнате нет. Гневно сжимая кулаки, молодая женщина снова и снова обводила помещение взглядом.

А незнакомец встал у камина, скрестив руки на груди, — ни дать, ни взять гранитный монумент! Поленья весело потрескивали, рассыпая золотые искры и распространяя аромат сосны. Полки вдоль стен были загромождены книгами, а перед окном стоял заваленный бумагами стол. На подоконнике красовались алые цикламены в экзотических горшках.

— Вижу, вы заняты, а я тороплюсь, так что не будем друг друга задерживать! — заявила Мей, воинственно вздернув подбородок. — Вы знаете, зачем я здесь. Где мой отец?

Незнакомец рассматривал ее так пристально, что гостье с каждой минутой становилось все жарче.

— Сидеть! — приказал Энтони.

— Боже милосердный! Я вам что, собака? — вознегодовала Мей.

— Вообще-то я обращался к Вампиру. Он у вас за спиной, на пороге. Но может быть, вы тоже не откажетесь присесть? — предложил незнакомец не без иронии.

Мей усмехнулась. Ну наконец-то этот тип начал понемногу оттаивать!

— Извините, — фыркнула она. — Но я не привыкла к окрикам, даже если речь идет о собаке!

Энтони иронично изогнул бровь. Скрытый упрек, похоже, нимало его не задел.

— Волкодавы — умные создания, и силы им не занимать. Вампир знает, куда ему можно, а куда нельзя, хотя то и дело пытается расширить свою «территорию». Либо ты командуешь собакой, либо она — тобой. Любому псу нужен вожак.

— И вожак здесь, надо понимать, вы, — усмехнулась Мей, гадая, распространяется ли эта жизненная философия на женщин.

— В данный момент — да. А вы устраивайтесь поудобнее.

И Энтони указал на огромное кресло, обитое кремовой кожей, на вид уютное, точно кровать. Мей не заставила себя просить дважды.

— Так-то лучше. Долгая была дорога, — пожаловалась она, с наслаждением вытягивая ноги и откидываясь на спинку. — Последние часы я вела машину, что называется, «на автомате». Можно было остановиться где-нибудь на ночь, но как смириться с задержкой, когда до цели рукой подать? Мне так не терпелось увидеть отца…

Смахнув непрошеную слезинку, Мей искательно улыбнулась. Но ответной улыбки не последовало.

— Я принесу вам чаю, — предложил незнакомец. — Ни с места!

Мей понятия не имела, относятся ли последние слова к ней или к собаке.

— Я хотела бы повидаться с отцом, не откладывая, — поспешно возразила она. Но незнакомец уже исчез за дверью. — И если можно, я бы предпочла кофе! — крикнула Мей вслед, однако и это уточнение запоздало. — Ох, будь он неладен! — с досадой выдохнула она.

Энтони прикрыл за собою кухонную дверь и присел на табурет, понимая, что, прежде чем снова предстать перед Мей, следует собраться с мыслями. Для этого ему требовалось время и одиночество. Возможность подумать в тишине и ясный, не одурманенный усталостью ум, способный разрешить неожиданно возникшую проблему.

Тихо выругавшись, Энтони заставил себя сосредоточиться на ситуации, не отвлекаясь ни на что постороннее. У него есть выбор: не пускать Мей к отцу или, когда тому станет лучше, убедить старика повидаться с дочерью.

Энтони закрыл глаза, прикидывая все «за» и «против». Если удастся уговорить ее уехать, жизнь пойдет своим чередом. И в один прекрасный день он получит Бекки.

В сознании всколыхнулись недобрые предчувствия, затуманивая рассудок, отравляя душу. Энтони понимал, понимал с ужасающей отчетливостью, что, если Мей воссоединится с отцом, для него малышка все равно, что потеряна.

Мей — ближайшая родственница Николаса. Когда старик умрет — а врачи обещают ему год-другой жизни, не больше, — именно к ней автоматически перейдет опекунство над Бекки. А он останется не у дел.

Бес, явившийся из самого ада, не иначе, коварно нашептывал Энтони на ухо, что избавиться от опасности нетрудно. Нужно лишь стоять на своем, холодно и невозмутимо повторяя девице то, что является жестокой правдой, — отец от нее отрекся. Это же совсем просто… А Энтони так отчаянно хотелось вернуть дочку, что некоторое время он изводил себя и мучил, прислушиваясь к звучащему в голове голосу, хотя знал, что следует справедливости ради посодействовать примирению Николаса и Мей.

Но Николас был тверд как кремень. «Она такая же, как ее мать! — горько восклицал он, когда угасла последняя надежда дождаться ответного письма от Мей. — Ветреная, бессердечная эгоистка! Знай она, как я богат, небось, со всех ног примчалась бы! Энтони, эта девчонка разбила мне сердце! Не желаю ее видеть, пусть даже явится в лохмотьях, с дюжиной голодных малышей! Ты меня слышишь?!» — бушевал старик. «Слышу», — тихо отвечал Энтони, надеясь в один прекрасный день переубедить упрямца.

Но тогда Энтони еще не знал, что Бекки его дочь. И вот Мей приехала, свалилась как снег на голову, красавица в ослепительных ало-золотых нарядах, само воплощение огня, страсти… и стальной решимости!

Здравый смысл подсказывал, что девицу надо напоить чаем, подарить ей фотографию отца… и отослать восвояси. Но как сможет он жить в ладу с самим собою, зная, что лишил Николаса возможности провести последние годы жизни в обществе любящей дочери?

— Боже, — простонал Энтони, — что за тяжкий выбор!

Призвав на помощь остатки самообладания, он заставил себя заняться чаем, однако пальцы его слегка дрожали. Перед мысленным взором снова и снова возникало лицо Мей — выразительное, подвижное, словно озаренное внутренним светом.

И что в ней такого особенного? Возможно, нечто унаследованное от Николаса — его бескомпромиссная честность, его доброта и терпимость. Окажись она стервой, «ветреной, бессердечной эгоисткой», — как предположил старик, — все было бы куда проще.