До нас (ЛП) - Джуэл Э. Энн

равно не буду произносить эти слова в присутствии его или Сьюзи.

— Ну, не буду вам мешать. Не хочу становиться причиной поверхностной уборки, заставляя вас еще попотеть, раз вы уже попотели. — Он ухмыляется, так что я знаю, что он шутит, вроде как.

Поверхностная. Я ухмыляюсь.

— Есть, сэр, мистер Хейс. — Я отдаю ему честь и иду на кухню.

После тщательной уборки спальни, ванных комнат и кабинета, я заканчиваю на кухне.

— Вы все еще здесь и выглядите, как куколка, в джинсах с высокой посадкой и блузке с оборками. Слишком хороши, чтобы убираться в моем доме.

Я оглядываюсь через плечо, мои руки в розовых перчатках замирают на стенке раковины, которую я чищу.

Сюзанна забирается на табурет у кухонного островка.

— Привет. Ну, в спортзал я хожу в леггинсах и футболке. Если не надевать на работу эту одежду, каждый день буду проводить в спортивной форме, а это угнетает.

Мама одевала меня в старую, дерьмовую, не подходящую по размеру одежду. Если уж на то пошло, милым комбинезончикам или одинаковым носкам она предпочитала наркотики. Как же много решений в моей жизни — это сочетание сознательного и бессознательного «иди на х*й» моей матери.

— Я вас понимаю, — говорит Сьюзи. — Иногда я принимаю душ, делаю макияж и надеваю что-нибудь милое, просто чтобы почувствовать себя… живой. Женственной. Желанной. Домашние штаны и объемные толстовки немного угнетают.

Я медленно киваю.

— Ммм… где Зак? Вы в порядке? Вам что-нибудь нужно?

Она кивает вправо.

— Тот шкаф со стеклянными дверцами и фарфоровой посудой?

Я указываю на него.

— Да. Во втором ящике с бумажными и тканевыми салфетками. Под ними коробка хлопьев «Капитан Кранч». Не могли бы вы достать ее для меня?

Обдумав просьбу, снимаю перчатки и тщательно мою руки. Затем достаю спрятанную коробку с хлопьями и ставлю ее на островок перед ней.

— Спасибо, Эм. — Она высыпает немного хлопьев на бело-серый гранит.

— Дать вам миску? Молоко? Ложку?

— Не-а. Мне и так хорошо. Хотите? — Она кладет пять или шесть штучек на столешницу.

— Э… я…

— Да ладно, не заставляйте умирающую женщину воровать хлопья в одиночку. — Она сверкает неотразимой улыбкой, бросая несколько штучек в рот.

Я копирую ее выражение и тоже кладу пару штучек в рот.

— Где Зак и почему мы воруем хлопья?

— Зак помчался в магазин и аптеку. Несмотря на то, как он нянчится со мной, настаивая на том, чтобы я целый день отдыхала, я способна передвигаться. Завтра ему на работу. В его отсутствие за мной присматривает и возит в больницу моя сестра Мишель.

— Кем работает Зак? — Я засовываю руки обратно в розовые латексные перчатки.

— Он пилот. В большинстве случаев к вечеру он возвращается домой. Ночные рейсы у него выпадают всего несколько раз в месяц. Большой летный стаж — это подарок судьбы.

Пилот. Я могу представить его только в спортивных штанах и футболке, а не в форме капитана.

— А вы? Чем занимаетесь вы? — Я сжимаю губы. — Извините. Конечно, вы…

Больны?

Умираете?

Она насыпает на прилавок еще хлопьев.

— Я работала стюардессой, именно так и познакомилась с Заком. Мы были знакомы много лет, прежде чем оказались вместе. Когда мы встретились… я встречалась с другим человеком.

Мои брови взмывают на лоб. Думаю, это может оказаться хорошей историей.

Забросив в рот еще хлопьев, она ухмыляется.

— Это не так запретно, как кажется. Зак на пять лет моложе меня. Когда мы встретились, я даже не взглянула в его сторону, потому что нежилась на седьмом небе с моей первой любовью… Тарой. Моей первой родственной душой.

Она позволяет мне несколько секунд медленно поморгать, прежде чем ухмыльнуться.

— Я гибкая в плане любви. Понимаете?

Я киваю. Пусть я и не познала этого так, как Сьюзи, но понимаю, что любовь принимает разные формы. К сожалению, в своей жизни я испытывала очень мало любви, даже материнской.

Улыбка Сьюзи исчезает.

— Тара умерла от аневризмы. Просто… пуф… — Ее взгляд не отрывается от хлопьев. — Мы вместе позавтракали. Овсянка. Ягоды. Кофе. Я поцеловала ее на прощание и поехала в аэропорт. Когда днем приземлилась в Бостоне, мне позвонил ее босс. Спустя час после возвращения с обеда она…

В ее глазах блестят слезы.

— Ну… все случилось быстро. — Сьюзи прочищает горло. — И именно такую смерть мы все заслуживаем. Мой самый большой страх — не смерть, а страдание. Приятно думать, что Тара не мучилась.

— Мне жаль, — шепчу я.

Я должна работать, драить и тщательно выполнять свою работу, но я не могу двигаться. Сюзанна завораживает меня, и это трудно объяснить. Я чувствую, что ей не занимать оптимизма, но при этом она держит реальность в фокусе. Но я не уверена, что кто-то умирает от рака так же быстро, как от разрыва аневризмы. И от этого мне грустно за нее.

— Все говорили: год плюс один день. Именно столько мне нужно оплакивать Тару, прежде чем я буду готова двигаться дальше — что бы это ни значило. Я взяла неделю отпуска и только и делала, что просматривала все наши совместные фото. Не вставала с постели несколько дней. Просто разглядывала фотографии. В груди я чувствовала невыносимую, бездонную пустоту. Потом я засыпала, чтобы видеть сны о нас. В моих снах она всегда жива.

Сьюзи смотрит на меня, а я не моргаю. Не могу.

— Когда отпуск закончился, я собрала все фотографии и положила их в коробку. Все последние фото на моем компьютере перекочевали в папку на жестком диске. Ее вещи я отдала на благотворительность, надела штаны взрослой девочки и вернулась к работе. Это стало шагом вперед. Конечно, я вспоминала. И до сих пор вспоминаю. Но я сделала этот шаг. Двинулась дальше. Год плюс один день — моя задница. Не думаю, что любовь выражается в потраченном времени. Сколько времени отвести на хандру. Простите… знаю, это звучит бесчувственно. Потребности у всех разные. Но меня бесило, что все остальные думали, что знают, что для меня лучше. Вы понимаете?

Я медленно киваю. Кажется, это единственное, на что я способна.

— Когда я умру, — продолжает она, — я хочу, чтобы Зак дал себе неделю. Черт, я бы хотела, чтобы он ушел от моей могилы в день похорон и просто продолжил жить, но просить о таком, наверное, слишком. Так что, пусть будет хотя бы неделя. После этого я хочу, чтобы он вышел через парадную дверь в своей форме, сел в самолет и никогда не оглядывался назад.

— Считаете, химия не помогает?