Четыре. История дивергента - Вероника Рот

Товарищество с их дивно пахнущими садами и приветливыми людьми… Разве это не прекрасно? Меня бы приняли туда вместе со всеми моими недостатками. Там я бы получил одобрение, о котором давно мечтал, и, возможно, со временем я бы научился чувствовать себя комфортно, будучи самим собой.

Но когда я смотрю на людей в красно-желтых одеждах, сидящих в секции Товарищества, то вижу спокойных, умиротворенных людей, способных утешать и поддерживать друг друга. Они слишком идеальные, слишком добрые, чтобы я мог присоединиться к ним, движимый яростью и страхом.

Церемония продвигается чересчур быстро.

– Роджерс Элена.

Она выбирает Правдолюбие.

Я знаю, что происходит в момент посвящения в правдолюбы. В школе о них множились всякие слухи, вроде того, что новый член фракции вынужден выложить старожилам свои секреты, которые из него буквально выцарапают. Чтобы присоединиться к Правдолюбию, пришлось бы снять все маски. Нет, я не могу пойти на такое.

– Лавлэс Фредерик.

Фредерик Лавлэс, одетый в голубое, делает надрез на ладони и окропляет кровью воду Эрудитов, от чего она становится насыщенно-розовой. Обучение дается мне достаточно легко, чтобы стать эрудитом, но я отлично понимаю, что я переменчив и эмоционален для этой фракции. Она задушит меня, а я хочу быть свободным, а не просто сменить одну тюрьму на другую.

Я не успеваю опомниться, как уже вызывают девушку, стоящую рядом:

– Эразмус Энн.

Энн – одна из тех людей, кто за все время обменялся со мной лишь парой фраз, – делает шаг вперед и направляется к кафедре Макса. Дрожащими руками она принимает нож, режет ладонь и подносит руку к чаше Альтруизма. Для нее это несложный выбор. Ей не от чего бежать. Всего-то присоединится к радушному и доброму сообществу альтруистов. Кроме того, в течение многих лет никто из альтруистов не менял своих убеждений. По статистике Церемоний выбора, альтруисты чрезвычайно преданы своей фракции.

– Итон Тобиас.

Я не волнуюсь, подходя к чашам, хотя и до сих пор не решил, какую фракцию выбрать. Макс передает мне нож, и я сжимаю пальцы вокруг его гладкой и холодной рукоятки с чистым лезвием. Каждому дается новый нож для нового выбора. По пути к чашам я миную Тори – ту самую женщину, которая проводила мой индивидуальный тест. «Тебе нужно сделать свой собственный выбор», – сказала она мне тогда. Ее волосы убраны назад, и я замечаю татуировку, тянущуюся от ключицы до горла. Ее глаза притягивают меня с особой силой, я смотрю на нее и встаю рядом с чашами в полной решимости.

Что мне выбрать? Не Эрудицию и не Правдолюбие. Не Альтруизм, из которого я пытаюсь сбежать. И даже не Товарищество. Нет, куда уж мне… Я слишком сломлен.

Если честно, я просто хочу всадить нож прямо в сердце моему отцу и причинить ему как можно больше боли, заставить его страдать от позора и разочарования.

И это можно сделать, выбрав только одну фракцию.

Я перевожу взгляд на отца, он кивает мне, и я делаю порез на ладони – настолько глубокий, что у меня на глаза наворачиваются слезы. Я моргаю, чтобы смахнуть их, и сжимаю кулак, чтобы там собралась кровь. Его глаза такие же, как мои – темно-синие, отчего при дневном освещении всегда кажутся черными, будто это жутковатые впадины в черепе. Кожа на моей спине пульсирует, а воротник рубашки царапает не зажившую от ударов ремня плоть.

Я разжимаю кулак над чашей с углями. Теперь они как будто горят у меня внутри, наполняя меня огнем и дымом.

Я свободен.

* * *

До меня не доносятся одобрительные крики лихачей. Все, что я слышу, – звон.

Моя новая фракция напоминает многорукое создание, которое тянется ко мне. Я подхожу к ним, не осмеливаясь обернуться, чтобы посмотреть в лицо отцу. Меня похлопывают по плечам, одобряя мой выбор, и я плетусь в конец толпы. Кровь стекает с моих пальцев.

Я встаю к другим неофитам. Около меня находится черноволосый мальчик из Эрудиции. Он мельком оценивает меня и тотчас сбрасывает со счетов. Я неважно выгляжу в своей серой одежде из Альтруизма, кроме того, я очень вырос и похудел еще в прошлом году.

Из раны на ладони хлещет кровь, капая на пол и стекая с запястья. Я перестарался с порезом. Когда последний из моих ровесников делает выбор, я зажимаю край рубашки и тяну, отрывая спереди полоску ткани. Ею я обматываю руку, чтобы остановить кровотечение. Старые тряпки мне уже не понадобятся.

Лихачи, сидящие перед нами, вскакивают со своих мест и бросаются к выходу, увлекая меня за собой. Прямо перед дверьми, не в силах остановиться, я оборачиваюсь и вижу отца. Он неподвижно восседает в первом ряду. Возле него столпилось несколько альтруистов.

Он потрясен.

Я слегка ухмыляюсь. Я сделал это, я заставил его что-то почувствовать! Я не идеальный ребенок-альтруист, которому суждено быть целиком проглоченным системой и раствориться в неизвестности. Именно я – первый, кто совершил переход из Альтруизма в Лихачество за последние десять лет.

Я встряхиваю головой и бегу, чтобы догнать лихачей. Не хочу отстать. Прежде чем покинуть зал, я расстегиваю свою разорванную рубашку с длинными рукавами, и она падает на пол. Серая футболка, которую я надел под рубаху, тоже мне велика, – но она темнее, и не будет особо заметна среди черной одежды лихачей.

Они несутся вниз по лестнице, распахивая двери, смеясь и громко крича. Я чувствую жжение в спине, плечах, легких и ногах, и неожиданно я теряю уверенность относительно сделанного мною выбора. Они ведут себя дико и шумно. Смогу ли я когда-нибудь найти себе место среди них? Не представляю. Но, вероятно, у меня нет выбора.

Я пробираюсь сквозь толпу в поисках других неофитов, но они как будто исчезли. Я обхожу толпу с другой стороны, надеясь хоть одним глазком увидеть, куда мы направляемся, и мой взгляд упирается в железнодорожные пути, подвешенные над улицей. Они прямо перед нами в решетчатой клетке из дерева и металла. Лихачи карабкаются по ступеням и прыгают на платформы. Толпа у подножия лестницы настолько плотная, что я не могу протиснуться ни на шаг вперед. Я понимаю, что могу пропустить поезд, если в ближайшие минуты не попаду на лестницу, поэтому начинаю решительно работать локтями. Я вынужден стиснуть зубы, чтобы не извиняться перед людьми, когда я расталкиваю их в своей попытке прорваться к платформе. Внезапно людской поток несет меня наверх – прямо к лестнице.

– Ты неплохо бегаешь, – говорит Тори, незаметно оказываясь рядом со мной, когда я перевожу дыхание. – По крайней мере, для парня-альтруиста.

– Спасибо, – отвечаю я.

– Ты ведь в курсе того, что будет дальше? – продолжает она и показывает на фару, пылающую на кабине надвигающегося поезда. – Он не будет тормозить. Он только слегка замедлит ход. И если ты не сумеешь запрыгнуть, то все закончится. Ты останешься без фракции. Ты запросто вылетишь из Лихачества.

Я киваю. Я не удивлен, что процесс посвящения уже идет – он начался с того момента, когда мы покинули Церемонию выбора. И меня вообще не удивляет, что лихачи хотят испытать меня. Я смотрю на приближающийся поезд – теперь я слышу, как он посвистывает на рельсах.