Смотритель старой переправы - Ян Долгов

напрягаясь приподнял запоздалого гостя и, казалось, совсем не напрягаясь швырнул того в стену. От удара Янковский чуть не потерял сознание, воздух стремительно покинул его лёгкие и теперь было трудно хотя бы вдохнуть, в глазах троилось, но он заставил себя остаться в сознании — так просто его не возьмёшь.

— Тихо…тихо, — хозяин поднёс палец к своим губам. На огромной пятерне не хватало мизинца и безымянного.

— Я как раз такую мразь, как ты и твой дружок, — он подбородком указал в сторону двора, — по этим лесам и отлавливаю. Вы ж опаснее любой заразы! С виду вроде и человек, а внутри пустота. И всего-то вам всегда мало. Вас нуж…

Но пять гулких хлопков оборвали его на полуслове, он ошарашенно опустил голову и увидел в своей груди не понятно откуда взявшиеся аккуратные дырочки.

— Сдохни, тварина! — заорал, распластавшийся на полу Янковский, когда его лицо показалось из расплывавшегося порохового облачка.

Он сейчас не слышал даже звука собственного голоса, еле переборов приступ накатившей тошноты, он уперев дуло в настил еле-еле оторвался от пола, но на большее уже не было сил. Подстреленный им Серов всё с тем же удивленным выражением лица, плавно покачнувшись рухнул на стол, переломив его по полам. Посуда фейерверком взмыла к потолку, нехитрые эмалированные кружки, алюминиевые ложки.

На крыльце раздались торопливые шаги подкованных сапог, дверь отворилась и на пороге показался Савельев с перекошенным от испуга лицом, он весь вымазался в грязи и его трудно было сейчас узнать. «Одни глазища, и только». — почему-то подумал Кова. Тот не понимая, что происходит озирался по сторонам и запричитав что-то неразборчивое, кинулся к лежащему Янковскому.

— Давай, братка, вставай, — словно сквозь толщу воды донёсся его срывающийся на визг голос. Он потянул своего вожака за руку, но тот в ответ резко застонал. — Что, Кова? Рука? Где болит?

Тщедушный Савельев весь пыхтя, всё же смог поднять его. Они осторожно переступили через порог и он, задыхаясь, вновь затараторил:

— Кова, да что же здесь мать-его-ети произошло?!

— Потом! Всё потом. — заплетающимся языком ответил тот. — Валим отсюда быстрее.

Грязные и побитые они уже почти вышли на улицу, когда за их спинами что-то закопошилось, зазвенела посуда, и Кова отчётливо услышал собачье рычание. Он почти уже повернулся, когда что-то тяжелое ударило по ним и отбросило его на пару метров. Лишь чудом он нашёл в себе силы, резко сгруппировался, повернулся и наугад направил ствол ТТ в сторону дверного проёма. Это снова был он! Одежда уже не выдержала натиска раздувшихся мышц, лопнула, окровавленными лоскутами повиснув на его покрытом тёмной, плотной шёрстью теле. Получеловек-полузверь играючи приподнял на вытянутых лапах Савельева и хотя тот неистово сопротивлялся, сражаясь за свою жизнь до конца, с мерзким хрустом отделило правую руку от туловища. Сава как-то сразу обмяк из затих, а зверь лишь клацнул острыми зубами и оторвал здоровенный кусок плоти с его шеи. Янковский в ужасе наблюдал как фонтанирует кровь, как струнами тянуться жилы, как жизнь капля за каплей покидает тело ещё секунду назад живого пособника.

Сухим щелчком отозвался пустой магазин пистолета. Зверь завыл и бесшумно оттолкнувшись, прыгнул в его сторону. Казалось прошли минуты, когда его туша ударила Кову в грудь. «Ну, вот и всё», — только и успел подумать он.

***

— Значится, так, братва, — зашипел Кусок когда оставшиеся тринадцать человек из банды собрались вокруг него, а он деловито тыкал пальцем в карту офицерской планшетки. — Переправа здесь, мы… где-то здесь и больше я Кову ждать не собираюсь. Чем больше отсвечиваем, тем больше шанс вляпаться.

— Да-да, — возбуждённо поддакивали серые уставшие лица.

— Яйца уже к ляжке пристыли! — громче всех отозвался Федос, которого легко было распознать даже сейчас почти в полной темноте по раскидистой бороде.

— Кова, что дальше делать знает, — продолжил Кусок, — и если всё чин-чином пройдёт, ты, Олежа возьмёшь пару человек и прочешешь вот этот райончик. Усёк? Если его и там нет, то подождëм на хазе. — Он вновь ткнул в карту пальцем совсем рядом с зелёной границей обозначенного леса. — Другой дороги здесь всë равно больше нет.

Сейчас почти вся банда Герасимова готовилась к последнему рывку. На переправе уже зажглись первые тусклые огни — значит всё же его повезут сегодня. Ну, что ж, так тому и быть.

Кусок уже полностью свыкся с ролью вожака и сейчас, размахивая руками, отправлял своих людей маленькими группками к стоящим на берегу озера постройкам. С собой он оставил наиболее, на его взгляд, матёрых бойцов. Щёлкнули затворы и они осторожно, низко пригибаясь, двинулись к цели.

Здесь, в низине, за кустами каких-то диких ягод, уже были слышны разговоры солдат, и хотя разобрать полностью их было невозможно, однако, суть их сводилась всё к тому же: какому умнику пришла в голову мысль эпатировать заключённого в такую дрянную погоду?

Кусок собрался с духом, обвёл взглядом напряжённых подельников и уже собирался дать команду, когда справа кто-то, словно ослепший лось, попёр через валежник с хрустом ломая ветки. Тёмные фигуры ощетинились дулами «стволов» и молча ожидали посетителя, когда к ним совершенно не скрываясь в показавшемся из-за свинцовых туч лунном свете вышел низенький старичок.

Первым в себя пришёл Федос и, не опуская оружия, грозно прохрипел:

— Эй, отец! Ты здесь какими судьбами?

— Да, я это, — отозвался старичок и, поправив на носу блеснувшие очки, смело пошёл в их сторону. — От капитана вашего весть принёс.

Он закашлял, прочистил горло и смачно плюнув в сторону.

— Пригнись! Чего ты палишься, дед! — наконец, подал голос Кусок. — Иди быстрее сюда.

Дед проворно перепрыгнул через переломленный ствол сосны и подошёл к ним в плотную, попутно скинув с плеча «сидор».

— Вот, держите, капитан просил передать. — и с хитрецой улыбнулся.

— Чё там, Федос?

— Не знаю, тяжёлое что-то. — он возился с завязками.

— Давай быстрее, твою мать. — Кусок выдернул мешок у него из рук в последний момент, и что-то круглое, в темноте больше напоминавшее волосатую капусту, покатилось к его ногам. — Это что б***ь такое?

Они шарахнулись, разглядев застывшую маску ужаса на оторванной голове Янковского и матерясь последними словами, повернулись в сторону старичка. Тот аккуратно снял очки и взглянул на них ярко-жёлтыми зрачками и, обнажив в мерзкой улыбке клыкастую пасть, прохрипел:

— Это всё!