Боги и лишние. неГероический эпос - Олег Радзинский

Это он чтобы показать свою близость к Найману. Марк Найман – главный российский олигарх. Страна зовет его просто Марик. Скажешь “Марик”, и все знают, о ком говорят.

– Ну и за что, если не за бабло? Только не говори, что из антисемитизма: среди них полно русских. Есть Найман и Абрамович, а есть Поседин, Чубарков. Или Тимченко. Кавказцев много. Усманов вообще узбек.

– Морис, друг дорогой, какой антисемитизм? Это пройденный в перестройку этап народного сознания, идентификация врага по схеме “свой – чужой”. Забудь про антисемитизм. Вообще забудь про национальности. Дело намного интереснее – в глубинных слоях российского сознания. В его архетипах.

Почему образованные по верхам люди так любят вставлять некоторые слова – “архетип”, “дискурс”, “дихотомия”? Ну при чем тут архетип?! Архетип – в аналитической психологии – структурный элемент коллективного бессознательного, как его толковал Юнг в “Метаморфозах и символах либидо”. Я все-таки окончил психфак МГУ и помню материал. В народной нелюбви к олигархам бессознательному нет места. Это очень даже сознательная нелюбовь.

Дело, как рассказал Каверин, оказалось в том, что олигархов не любили за удачу. Вернее, за удачливость. Население во всех демографических группах отказывалось верить, что они заработали деньги трудом и знаниями. Талантом. Инициативой. Нет, были уверены люди, олигархи просто удачливы. Потому и олигархи. А удачливых чего любить: их ангелы берегут. Пусть они их и любят.

Вот этот миф нам и предлагалось разрушить.

– Семен, скажите, а чем им мешает нелюбовь населения? Деньги же у них из-за этого не отберут.

– Алан, друг (теперь я тоже его друг), это как знать. Как на это посмотреть. Там, – Каверин кивнул наверх, – тоже в курсе. Начальнику переслали копию – на всякий случай. В администрации прочли и озаботились. Нам сейчас не нужны классовые трения. Социальная напряженность ни к чему. Сложный этап. И без того хватает проблем.

Словно бывают этапы, когда социальная напряженность и классовые трения стране необходимы. Сейчас не нужны, а вот в другое время – пожалуйста.

– Поясни, – попросил Морис. Он снова закурил, и на секунду его лицо было разрезано золотистым сладко пахнущим дымом. – В чем проблема? Ну, не любят и не любят. А когда богатых любили?

– Морис, друг дорогой, ты пойми: власть прислушивается к народу. – Каверин понял, что сказал чушь, и поправился: – Власть слушает народное настроение. Нельзя пережать. Нужно быть чуткими. У нас после Крыма сплошной кризис, а если обострятся социальные отношения, наступит пиздец.

– Он и так наступит, – заверил Морис. – Только не из-за олигархов.

– Да они там все понимают, понимают… Но и ты пойми: если людям станет совсем плохо, они начнут искать врагов. Это или власть, или Америка, или те, кто все спиздил. На оппозицию больше не свалишь. Сурковский проект с оппозицией сдох, на одном Навальном не прокатишь. И главное, Навального трудно обвинить, что все плохо из-за него: у него-то ничего нет. Он сам их обвиняет в коррупции и воровстве. И его слушают. Все больше и больше.

– И что? – вступил я. – Власть будет вынуждена отдать на растерзание олигархов, которые ее кормят? Не поверю.

– Вы, Алан, просто недостаточно владеете информацией, – вздохнул Каверин. – На Америку, на санкции можно валить до поры до времени. В конце концов, имперский энтузиазм пройдет, и люди скажут – сами виноваты, не хуя было ссориться. На хуй нам этот Крым? Донбасс этот… Ты дяде Васе вечно не можешь объяснять, что он живет так плохо, потому что американцы ввели санкции. Значит, думать нужно было, тогда бы и не ввели.

– И вообще – Америка далеко. А олигархи – под боком. – Я начал понимать суть проблемы. – Так?

Каверин посмотрел на меня с одобрением. Пока не с уважением, но с одобрением.

– Именно. И в какой-то момент – чтобы снять напряженность – власть должна будет показать врага, из-за которого все эти дядивасины беды. А у дяди Васи этот враг уже готов в голове: удачливые парни, которые его обокрали. Не просто страну, а его лично, понимаете? Америка – хуй с ней, она абстрактная, может, и нет ее вовсе, никакой Америки. А олигархи – они здесь. Рядом. Ездят на дорогих машинах. Покупают яхты. Самолеты. Ебут красивых телок. И все это из-за их удачливости. Им поперло в перестройку и продолжает переть. А дяде Васе не прет. Он с утра горбатит на заводе, на стройке, а ему не прет. Водку жрет, а все равно не прет. И жене его не прет. И детям не прет. И не попрет никогда, если не восстановить справедливость.

– Ясно. – Морис из-за дыма: – То есть в этой ситуации власти ничего не останется, как сдать олигархов. А то дядя Вася найдет другого врага.

– Власть.

– Правильно, Алан, – вздохнул Каверин. – А то дядя Вася решит, что его враг – власть. А это уже хуево. Для всех вообще. Потому народ и возбудился. Нужно перевести стрелки. Нужно изменить отношение населения к олигархам.

– Богатые тоже плачут, – сказал я.

У меня всегда так: идеи появляются ниоткуда. Вдруг само выскакивает, и сразу все складывается в голове.

– Что вы имее…

– Подожди, Сень. – Морис знает этот момент. Он не раз за мной наблюдал. – Продолжай.

– Работаем с вводными, – сказал я. – Первое, олигархов не любят за удачливость. Второе, нужно, чтобы их перестали не любить. Значит, нужно убедить население, что никакой удачливости у них нет. Что в соревновании с населением они проигрывают ему по всем статьям. Показать, как олигархам не везет. Не прет. А дяде Васе и его сыну прет. Хоть бы и на экране.

– Вернуть людям гордость. Уверенность в себе, – закивал Морис. – Перевернуть представление об удачливости и неудачливости. А неудачливых у нас любят: народ-победитель снисходителен.

Каверин кивал, стараясь понять ход наших мыслей. Мы с Морисом – как сообщающиеся сосуды: один подумал, другой сформулировал.

– А что их не любить? – спросил я. Риторически. – Им же не прет. Их ангелы не хранят. Можно и пожалеть.

Так родилось реалити-шоу КТО ХОЧЕТ БИТЬ МИЛЛИОНЕРОВ.

Моя нынешняя квартира в смоленских дворах недалеко от Плющихи – не моя. Я снимаю ее у пожилой красавицы Инессы Евгеньевны, переехавшей на дачу после смерти мужа, замминистра чего-то не очень существенного в советские времена. Евроремонт, итальянская сантехника, кухня со множеством ненужных мне агрегатов. Три комнаты. И все не мое.

Кое-что в квартире принадлежит мне: одежда, висящая во встроенных шкафах в спальне и в просторной передней с зеркалом во всю стену, два компьютера и кофе-машина Nespresso. Все остальное принадлежит Инессе Евгеньевне и вписано в приложение к договору аренды: “ПРЕДМЕТЫ ОБСТАНОВКИ: стулья итальянские черные лакированные с кремовыми кожаными сиденьями – 6, стол итальянский черный лакированный – 1, буфет итальянский черный лакированный со стеклянными дверцами – 1” и прочее.