Ловушка для тигра - Николай Мороз

«Если невозможно, то суд должен проводиться в открытом режиме, на повороте дороги от селения N к аулу M, в присутствии вооруженных легким стрелковым оружием местных жителей. Охрану подсудимых обеспечить установкой их перед возведенной из красного (он красиво крошится пулями) кирпича стенкой. Беспристрастность суда обеспечить равным количеством выданных боеприпасов для всех участников восстановления справедливости». Максим улыбнулся своим мыслям. И в очередной раз подивился собственному безразличию к происходящему. Комедия, цирковое представление, фарс — все что угодно, только не судебное заседание. Он не мог заставить себя воспринимать происходящее всерьез, с трудом скрывал ехидную улыбку, отвечая как свидетель на вопросы. Пострадавшие даже не утруждали себя тем, чтобы выслушать его слова, орали в спину. Максим не оборачивался, не отвечал на выпады, даже когда среди бессвязных выкриков раздались угрозы и оскорбления. И не только в его адрес — на втором или третьем заседании кто-то злобно выкрикнул имена его жены и дочери. Он всмотрелся в толпу, чтобы увидеть кричавшего, но с тем же успехом он мог пытаться высмотреть в рое ос ужалившее его насекомое. И рядом никого из тех, кто был «своим»: в ходе заседания выяснилось, что все, кто был тогда с Максимом, кто отдавал приказ, не могут присутствовать в суде. Уволены, демобилизованы, не явились по уважительным причинам — Максим остался один на один с полуграмотной, вырвавшейся из Средневековья ордой. «Так не бывает, — крутилось у него в голове с утра до вечера, — этого не может быть». Но это было и продолжалось, и конца ужасу не было видно. Защитник жалко улыбался, мял бумаги, пытаясь перекричать шум и вопли. Максиму казалось, что он на свалке и над головой с карканьем кружит стая потревоженных ворон, но пока не решается напасть на жертву, словно ждет сигнала. И час настал — на одном из заседаний Максим из свидетеля превратился в обвиняемого. Он не смог объяснить, убедить сторону обвинения в том, что трудно удерживать в памяти все подробности боя, произошедшего несколько лет назад. Вопросы ставились так запутанно, что их смысл зачастую уловить было трудно. Пострадавшие требовали провести следственный эксперимент. Максим сразу догадался, что делали они это с единственной целью — запутать суд. К счастью, им отказали, и защитник Максима чуть не захлопал в ладоши, услышав это решение.

Но победа оказалась первой и последней. В тот день из зала суда Максим вышел уже обвиняемым, мерой пресечения ему выбрали подписку о невыезде. Максим расписался не глядя в каких-то бумагах, попрощался со взмыленным, едва переводившим дух защитником и пошел домой. Ленка не работала уже три недели и теперь медленно, но верно сходила с ума от накалявшейся обстановки. Максим торопился увидеть жену, рассказать о том, что произошло сегодня: он запретил Ленке даже подходить близко к зданию суда. Он чувствовал себя персонажем идиотского комикса — настолько нереальной и противоестественной была ситуация, в которой он оказался. И не сразу заметил, что по противоположной стороне улицы идут трое — замедляют и убыстряют шаг синхронно с ним, так же останавливаются и отворачиваются. «Мать твою! — Максим даже рассмеялся вполголоса. — Ладно, давайте поиграем». Максим неторопливо двинулся дальше, остановился у ларька, сделал вид, что рассматривает газеты. Дождался, когда подъедет троллейбус и закроет собой обзор, рванул в ближайший магазин. Выходов из торгового центра было несколько. Максим поднялся на эскалаторе, пересек зал, спустился по обычной лестнице, вышел с другой стороны здания. Понаблюдал, как рядом с газетным киоском мечутся и орут в мобильники «сопровождавшие», ухмыльнулся и окружным путем пошел к дому. Но радовался недолго, прекрасно понимая, что слежка — это так, для вида. Напугать, предупредить, показать, кто тут хозяин. Место жительства капитана Логинова всем известно, стоит лишь поговорить с тем же кадровиком. А в том, что без майора тут не обошлось, Максим не сомневался. И не уедешь никуда теперь с подпиской этой, только осложнишь все. Можно постараться уговорить Ленку, но это тоже дохлый номер.

— Я без тебя никуда не поеду, — твердила Ленка. — Когда все закончится, тогда все вместе поедем.

То же самое сказала она и сейчас, стоило Максиму произнести: «Лен, может, вы все-таки?..» и отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Нет, надо попробовать по-другому, простыми увещеваниями ее не пронять.

— Поздравь меня, я теперь обвиняемый, — поделился новостью Максим, — под подписку о невыезде отпустили. Будешь мне передачи носить, если что?

— Буду, — незамедлительно согласилась жена, — куда ж я денусь? А за что тебя?

— За то, что выполнил приказ. За то, что действовал как нормальный человек, а не как эти твари, наверное. Других причин я не вижу.

Максим уселся в кресло, хлопнул по колену ладонью. Фекла немедленно отозвалась на хозяйский зов, прибежала, запрыгнула Максиму на руки, обнюхала, как собака, фыркнула недовольно.

— И попутно бросил тень на командование. Полковник тот, кто операцией командовал, в генералы, наверное, собирался, а тут я со своим Уставом. Не мог все по-тихому обстряпать, докладывать сунулся, отчеты писать… Поломал человеку всю малину.

— А можно было по-тихому? Ну, чтобы никто не узнал? — встрепенулась Ленка. Она обычно вопросов старалась не задавать, зная, что ответа все равно не получит. Но любопытство брало свое, да и скрывать Максиму было уже почти нечего.

— Мог, конечно. Способов полно. Самый легкий — добить уцелевших, скрыться с места происшествия и доложить на командный пункт, что группа до места засады не дошла, так как рядовой Иванов сломал ногу. Правда, пришлось бы для достоверности ногу Иванову действительно сломать. А кто убил всех пассажиров «Нивы»? Конечно же боевики! Причем сделали это так, чтобы все подумали на военных. Другой вариант — расстрелять задержанных, подбросить им в машину неучтенное трофейное оружие — у нас там с собой было кое-что, по мелочи, — и немедленно передвинуть место засады. Или элементарно наврать, что приказ выполнен, и покинуть место происшествия. Можно было просто сдвинуть место засады на полкилометра. И ничего бы мне за невыполнение такого приказа не было. Потому что ни один полковник никогда не признался бы, что отдал такой приказ.

— А просто не выполнить его ты мог? Ведь видно же, наверно, что это были просто люди… — Ленка не договорила, прикусила язык, почувствовав, что и так наговорила лишнего.

— Я выполнял приказ, — глядя в стену перед собой, повторил Максим, — а «просто люди» это были или не просто… Я когда приказ услышал, то сразу спросил себя: «Что же такое могли совершить эти люди, что их приказывают ликвидировать?» А потом: «Наверное, это разведгруппа боевиков, знает много чего лишнего. И если их просто задержать, то в комендатуре или в СИЗО возможен контакт с другими задержанными и утечка, вследствие чего погибнет множество наших людей. Командование наверняка все знает, вот и приказало уничтожить их». Вот что я подумал, когда все это увидел и услышал. Моя вина только в том, что я выполнил приказ, — повторил Максим и замолчал.

Ленка тоже голоса не подавала, ждала продолжения. Максим чуть откашлялся, заговорил снова:

— И то только в том случае, если приказ — преступный, но тогда и тот, кто его отдал, — преступник. Именно так проводили Нюрнбергский процесс: сперва доказали, что приказы нацистского руководства были заведомо преступные и что отдававшие их и исполнявшие знали это. А уже затем доказывали факт отдачи и исполнения уже квалифицированных как преступные приказов отдельных фигурантов. А приказ не выполнить… Мог, конечно, только согласно Уставу в случае отказа командование имело право применить оружие против моей группы. Например, вызвать вертолеты и уничтожить нас всех вместе с боевиками. И была бы ты вдовой, а Васька сиротой. Где она, кстати? — отвлекся от рассуждений Максим.