891 день в пехоте - Лев Анцелиович

Да и сам я не хотел покидать свою часть – в 16-м прожбате я служил еще с довоенного времени, меня там знали и ценили как специалиста своего дела. К тому же я понимал, что если меня в той обстановке отправят в госпиталь, то можно попасть к немцам в плен. Точно обстановку на фронте мы тогда не знали, да и не только мы, солдаты и сержанты, но и более высокие чины. Слухи тогда ходили разные…

Так я, раненный, остался в батальоне. В составе колонны частей ПВО мы под бомбежками добрались до Саратова. Мой расчет был поставлен на боевую позицию на левом берегу Волги, на южной окраине села Терновка – южнее города Энгельса.

Первый налет немецких самолетов на Саратов был, как мне помнится, 3 июля 1942 г. Этот налет был успешно отражен частями ПВО, за что мы все получили благодарность от командования. Но позже оказалось, что этот налет был только разведывательным, с целью выявления сил и системы противовоздушной обороны города. Через пару дней налет повторился, он был звездным: самолеты противника летели со всех сторон – и с юга по Волге, и с запада, и с севера. Бомбы попали на территорию крекинг-завода (так тогда называли это предприятие), он горел, падали бомбы и на город.

На этот раз боевая работа частей ПВО была признана неудовлетворительной, хотя мы, воины частей ПВО, в этом не были виноваты: просто средств противовоздушной обороны было недостаточно, а самолетов противника было много.

Но были и отрадные моменты. Пилот истребителя Валерия Хомякова в ночном небе сбила над Саратовом освещенный прожектором самолет, это был наглядный результат нашей работы.

В фронтовой газете тогда появилась следующая заметка.

Лера Хомякова, летчик-истребитель «Валерия открыла боевой счет полка.

Как это было? Вспоминает Екатерина Полунина, механик самолета:

– В ночь на 25 сентября 1942 г. по тревоге в ночное небо взметнулся «Як-1» Леры Хомяковой. Мы с земли, затаив дыхание, следили за каждым ее движением. Видели, как прожектора поймали в клещи пересекающихся лучей вражеский бомбардировщик. И ликовали, когда трассы пуль врезались в его корпус. А потом мы видели, как «юнкерс» камнем пошел вниз. «Як» Хомяковой приземлился на степном аэродроме. Мы бросились к ней, обнимали и поздравляли с первой в полку победой».

По мере приближения противника к Сталинграду налеты на Саратов усиливались – и по количеству участвующих в них самолетов, и по интенсивности. Однако мне воевать в составе прожекторного батальона в Саратове пришлось не долго.

В конце лета 1942 г. в части ПВО были призваны девушки, а нас, молодых и не имеющих ограничения по здоровью парней – сержантов и рядовых – откомандировали в запасные полки, а оттуда, в составе маршевых рот, направили в стрелковые части переднего края, в пехоту, многие из нас участвовали в боях против танков

Манштейна, пытавшегося деблокировать окруженную в Сталинграде группировку, в освобождении сел и городов Ростовской области, Украины и Молдавии, а затем и в освободительном походе Красной Армии по странам Восточной и Юго-Восточной Европы.

Так для меня, призванного в ряды Красной Армии в Минске осенью 1940 г., прошел первый период войны. Когда я сейчас мысленно возвращаюсь к тому времени, то мне кажется, что первый период войны был для меня самым трудным, хотя тогда я воевал в благополучной части, более или менее безопасной, в зенитно-прожекторном батальоне.

Но при этом нужно учитывать следующее. Начало войны застало нас на самой границе, с первых минут мы попали под бомбы немецких самолетов и огонь диверсантов и парашютистов, все мы тогда не были подготовлены к такой войне, мы не были обстреляны. А нам пришлось на второй день войны, вернее в первую ночь войны, нести боевую службу в районе Дрогобыча, где население к нам относилось без особой симпатии, а затем отступать в очень сложной боевой обстановке. К отступлению мы вообще не были морально подготовлены. Ведь нас и в школе, и в армии воспитывали так, что мы были уверены – врага будем громить на его территории.

А мне в составе 16-го ОЗПБ пришлось пережить четыре больших отступления: в июне 1941 г. Дрогобыч – Киев; в августе – сентябре 1941 г. Киев – Харьков; в октябре 1941 г. Харьков – Новохоперск и, наконец, летом 1942 г. Купянск – Саратов, в ходе которого я был ранен. При каждом отступлении мы теряли друзей-однополчан, боевые машины. Самым страшным было отступление весны и лета 1942 г.

Как писал мой однополчанин Борис Казимиров (о нем будет идти речь в следующем разделе моих воспоминаний):

Потом, уже в послевоенное время, когда в кругу однополчан мы вспоминали войну, мне казалось, что тот, кто не пережил отступлений 1941–1942 гг., не пережил самого страшного на войне: боязнь плена, горечь за наши оставленные города и села, за гибель, не всегда оправданную, своих друзей-однополчан.

А зима 1941–1942 гг.? Ночь простоять на морозе у прожектора?

Уже в первые дни войны немецкие танковые клинья нависали над нами, а мы еще 26 июня 1941 г. занимали боевые позиции в районе Дрогобыча. А слева и справа от нас немцы были уже далеко на востоке. Часто казалось при отходе, что кольцо окружения вот-вот замкнется – так было на территории Западной Украины, где-то в районе Станислава, при отходе из Киева, при отступлении из Купянска в июне 1942 г.

Только чудо и наши машины, на которых размещались прожектор и расчет, спасали нас от «котлов», в которые попадали части и соединения Юго-Западного фронта летом и осенью 1941 г., в начале лета 1942 г. О службе и боях в прожекторном батальоне у меня остались самые яркие впечатления.

Но познал я войну, всю тяжесть фронтовой окопной жизни тогда, когда попал в пехоту, особенно в 94-й отдельный батальон ПТР 3-й гвардейской армии, в составе которого с противотанковым ружьем на плечах мне довелось пройти от Дона до Днепра, и в 187-й гвардейский стрелковый полк, с солдатами которого я, будучи комсоргом стрелкового батальона, а с осени 1944 г. – комсоргом гвардейского стрелкового полка, прошел боевой путь от Днепра до австрийских Альп.

Но это уже дальнейшие мои воспоминания… Хочу несколько слов сказать о моей семье. Как я уже говорил, в октябре 1940 г. меня призвали в армию. Дома оставались отец Самсон Анцелевич, мать – Фаня Лазаревна и сестра Мария 1920 года рождения. В мае 1941 г. сестру как студентку 3-го курса института народного хозяйства направили на производственную практику в город Белосток.

Когда началась война, я долгое время, до конца сентября, ничего не знал о нашей семье, а они не знали, что со мной, и очень переживали: ведь служил я до войны почти на самой границе. Переживали они и за сестру, которая находилась до войны в Белостоке, куда немцы вошли 22 июня 1941 г.