Электрические методы обогащения. Правдивая история о виртуальных амебах, современном инновационном предпринимательстве и прочей ерунде типа любви и смысла жизни - Павел Черкашин

– Главная задача науки об управлении – доказать, что такая наука все-таки существует! – любил назидательно повторять на домашних посиделках Сергей Александрович. – И когда мы это наконец докажем, можно будет спокойно заняться проблемами управления…

Санчес бывал в сером бетонном здании НИИ прикладных систем управления в нескольких минутах ходьбы от метро «Калужская» только однажды – когда тот же Сергей Александрович организовал для его галдящего 6-го класса ознакомительную экскурсию в «сердце российской науки». Сердце это, как и весь научный организм страны, тогда переживало состояние, по симптомам очень похожее на клиническую смерть. Тем не менее институт произвел впечатление – он был похож скорее на языческий храм, чем на строгую научную организацию. По широким пустынным коридорам массивного здания сквозняк яростно гонял утомленных духов научной мысли. Творческая свобода казалась почти осязаемой в дыму прокуренных лестничных пролетов. За высоченным забором, отделявшим территорию института от шумных московских улиц, под защитой кленовой аллеи, живописных газонов и большого пруда с лебединым уютом на деревянном островке, люди придумывали вопросы, на которые еще только предстояло искать ответы. Что еще в этом мире может быть более захватывающим?

Но самым сильным впечатлением от той школьной экскурсии стало посещение компьютерного зала. Прохладное помещение ослепило вошедших яркими мерцающими лампами и оказалось домом для искусственного разума, таинственным образом рассортированного по огромным белым шкафам. Рожденный еще в те далекие времена, когда компьютеры были большими, а программы для них – маленькими, этот быстро состарившийся разум медитировал, издавая ровный электрический гул. Время от времени его покой нарушался надрывным визгом большого матричного плоттера. Сотрудники института пренебрежительно называли «большой разум» старым мейнфреймом IBM, хотя он мог, по словам лаборанта-экскурсовода, вместить в себе всю библиотеку конгресса США – крупнейшую в мире. Интересно, что именно в этом месте своей торжественной речи лаборант почему-то тихонько хмыкнул. Он также пояснил, что прожорливый монстр сохранял право на жизнь и исправно «кушал электричество» исключительно благодаря хранящимся в нем каким-то важным научным алгоритмам. В зале стояли и новенькие, куда более шустрые «писишки», выглядевшие при этом совершенно несерьезно по сравнению со своим «большим братом». Люди в белых халатах деловито общались со множеством мониторов, на столах валялись сотни дискет, бумажные распечатки и старые перфокарты, которые использовались для заметок. Санчес стоял за спиной лаборанта и смотрел как завороженный на его тонкие быстрые пальцы, плясавшие по клавиатуре. Санчес завидовал и примерял на себя роль компьютерного лаборанта. Однако по окончании экскурсии, когда Сергей Александрович угощал школьников чаем с конфетами в своем просторном кабинете, Санчес подумал, что ученым секретарем, в общем, тоже быть неплохо. В собственном кабинете как-то уютнее. А командовать «большим разумом» можно и со своего персонального терминала через локальную сеть института.

Эта экскурсия, по сути, определила всю дальнейшую карьеру Санчеса. Практически все его жизненные интересы – от первого игрового пентиума, выпрошенного у родителей ко дню рождения в том же году, до избранной специальности и дипломной работы – были связаны с вычислительными машинами. Своим маниакальным увлечением компьютерным разумом Санчес на весь Долгопрудный заслужил репутацию не только подающего надежды алгоритмиста, но и чудака с замашками гения. Хотя особого повода для этого не было – его код отличался простотой, надежностью и чистотой, но, что называется, без изыска. Его курсовые больше напоминали сочинения трудолюбивой, но лишенной фантазии отличницы, чем творения неряшливого гения. Санчес осознавал, что гениальным программистом ему, скорее всего, не стать. Понимал это – и переживал про себя, отчетливо представляя, что отказаться от программирования не сможет никогда. В мире программ он чувствовал себя куда более комфортно, чем в обществе живых людей. Санчес удовлетворенно замечал, что даже в общении с противоположным полом чувствует себя более раскованно и открыто под защитой компьютерного фаервола[8]. После множества неудачных попыток затащить к себе в постель хоть сколь-нибудь симпатичную девушку, он добился успеха только после бурного интернет-романа в стиле «Одиночества в Сети». Когда они наконец встретились вживую, им было уже не до разговоров.

На неподготовленную девушку произвести впечатление при росте в 169 см, болезненной бледности и невзрачной физической комплекции было довольно сложно.

К концу июня Москва только-только освободилась от удушающих пробок, отправив существенную часть своих обитателей на заслуженный отдых поближе к морю. А Санчес официально стал дипломированным специалистом в области прикладного системного анализа и практически одновременно с этим получил звание младшего лейтенанта запаса ВВС вместе с предложением явиться в районный военкомат за военным билетом. Диплом, пусть и не красный, он взял в руки с чувством глубокого облегчения и удовлетворения. Повестку скомкал и бросил в коробку для почтового спама, поставленную заботливой уборщицей в подъезде. Хорошо, что друзья и подружки звонили Санчесу на мобильный. А все звонки на домашний номер принимал автоответчик, который без запинки сообщал любому желающему, что Александр Санин отбыл по поручению университета в длительную экспедицию на Северный полюс и вернется лет через десять.

После унылой десятилетки в школе и пяти напряженных лет в университете Санчес впервые чувствовал себя по-настоящему свободным. До этого вся его свобода была какой-то условной, лимитированной, с четко размеченными стенами, полом и потолком. Даже дальние походы с туристическим кружком, а позже – с друзьями, давая ощущение взрослости, всегда строго отмеряли временные и пространственные промежутки свободы. Неминуемый обратный отсчет до возвращения к повседневным обязанностям отрезал от каждой свободной минуты несколько обидных секунд, делая их не такими наполненными, как хотелось бы. Сейчас же все было по-другому. Он был свободен от родителей, обязательств, каких-либо лишних ожиданий. Жизнь принадлежала ему отсюда и до гроба – так, по крайней мере, казалось. Это было непривычное чувство. Санчес понимал – ему потребуется время, чтобы научиться дышать свободно, ходить свободно, думать свободно, любить свободно. Так должен чувствовать себя птенец, впервые самостоятельно поборовший силу земного притяжения и взлетевший выше собственного гнезда: «Я могу лететь в любую сторону, но пока сам не знаю, куда же мне действительно хочется».

Можно уехать в Гоа или во Вьетнам и пожить там годик-другой. Вряд ли когда-нибудь для этого представится лучшая возможность. Можно подать документы в аспирантуру какого-нибудь университета Канады или Австралии. Можно напроситься в экспедицию в Антарктиду.