Ледяной сфинкс - Валерия Вербинина

Умилялись все: горничные, няньки, лакеи, подруги матери, попутчики на железной дороге, знакомые родителей, дочери этих знакомых и даже суровые городовые. Они гладили Сашу по белокурой голове, норовили всучить ему леденцы (которые он ненавидел) или конфеты (которые еще согласен был терпеть), тискали его, сажали к себе на колени и баловали, баловали, баловали без конца.

Но если лицом Саша действительно пошел в мать-баронессу, красавицу, когда-то блиставшую при императорском дворе, то характер у него оказался совсем иной. Другой ребенок на его месте, возможно, вырос бы избалованным, испорченным, самовлюбленным нарциссом, но не таков был юный Александр.

Как уже упоминалось, он терпеть не мог упоминаний о своей внешности. Более того, любой, кто начинал знакомство с ним с комплимента его красоте, будь то даже женщина, имел все шансы никогда не стать ему другом, не говоря уже о чем-то большем.

Вот и сейчас, увидев себя в зеркале, он был доволен вовсе не собственной внешностью, а тем, что смотрится так безупречно, comme il faut[7].

Своим манерам Александр придавал большое значение. Именно ледяная неприступность помогала ему выстроить дистанцию между собой и остальными людьми с их глупыми восторгами по поводу его красоты. Благодаря этой неприступности он чувствовал себя защищенным, потому что, подобно многим замкнутым людям, плохо выносил посягательства на себя и на свой внутренний мир.

Барон стряхнул с рукава какую-то пылинку, существовавшую только в его воображении, и двинулся к служебным покоям.

«Почему она все-таки на меня так смотрела?» – не удержавшись, вновь спросил он себя через несколько шагов.

Загадка не давала ему покоя, и молодой человек почти обрадовался, когда увидел, что в служебной комнате находится князь Мещерский. Хотя несколькими минутами раньше Александр предпочел бы посидеть в одиночестве, чтобы без помех сочинить письмо отцу.

– Здравствуй, Серж, – сказал он.

Князь Мещерский машинально кивнул, поправил очки и перевернул страницу. Это был кроткий, рассеянный, незлобивый юноша. Товарищи охотно подтрунивали над ним, но любили его и в случае чего всегда были готовы защитить. На шутки сослуживцев, порой грубоватые, Серж никогда не обижался, а наоборот, смеялся вместе со всеми. Сам он, насколько помнил Александр, шутил очень редко и всегда так, чтобы никого не задеть. И вообще князь принадлежал к тем людям, которые за всю жизнь не способны обидеть и муху.

– Что читаешь? – поинтересовался барон Корф, садясь напротив друга.

Прежде чем ответить, князь взглянул на обложку.

– Роман какой-то миссис Ладгроув. Тайны, похищения и готические подземелья, набитые ужасами. Уже со второй страницы понимаешь, что чепуха страшная, но написано так, что не оторваться, – промолвил он почти извиняющимся тоном. И без перехода спросил: – Ты уже был у Андрея Петровича?

– У моего крестного? – поднял брови Александр. – Нет, я видел его в среду, когда приезжал навестить Льва. А что?

По тому, как посерьезнело и без того серьезное лицо Сержа, Александр понял: произошло что-то нехорошее, и весь напрягся.

– Граф Лев умер, – тихо сказал Мещерский. – Сегодня утром.

Вот оно, значит, как… Лев Андреевич, сын сенатора Строганова, на прошлой неделе катался верхом и упал, причем очень неудачно – лошадь рухнула на него. Врачи сначала говорили, что он отделался сломанной ногой, потом, когда выяснилось, что все куда серьезнее, завели речь о повреждении позвоночника, но заявляли – ничего страшного больному не грозит.

Что там говорила цыганка о неминуемой потере? И вот – кудрявый Лев, весельчак Лев, заводила и задира, который еще в среду – боже мой, всего лишь в среду! – уверял его, Александра, что все будет хорошо, и просил передать Бетти Гагариной, что непременно стал бы танцевать с ней на балу мазурку… Ты не ревнуешь, Александр? Все-таки твоя невеста, хоть я и знаю ее с детских лет…

Но не будет ни мазурки, ни бала… Теперь бледный юноша с закрытыми глазами лежит в постели, и руки ему скрестили на груди, а возле кровати стоит гробовщик и под присмотром слуги снимает мерку с тела… И кому теперь интересно, что еще в начале года друзья звали его Леоном, на французский манер, и он всегда был душой самых дерзких выходок, самых несообразных пари…

– Ты не знал? – спросил князь.

Александр мотнул головой.

– Нет. Я ничего такого и подумать не мог! – Он закусил губу. – А что же врачи? Куда они смотрели?

– Говорят, произошло какое-то внутреннее кровоизлияние, которое они не могли предвидеть. – Приятное лицо Сержа исказилось волнением, когда он произносил эти слова. – Он ведь единственный сын был, верно?

– Единственный. И любимый, – механически ответил Александр.

У него из головы не выходило: как же так? Ведь совсем недавно он видел Льва живым, и ничто не предвещало такого страшного, такого быстротечного конца! Сын его крестного отца, близкий друг, может быть, даже ближайший, совсем молодой… Ну куда это годится?

– Мне очень жаль твоего крестного, – искренне сказал князь. – Такая потеря… ужасная… – Серж поколебался. – Послушай, ты бы не мог… когда увидишь графа Строганова, передать ему мои соболезнования? Я буду на похоронах, но если мой отец узнает, что я ходил к графу… – Молодой человек смущенно умолк.

Он мог не продолжать – Александр отлично помнил эту историю. Родители Сергея Мещерского расстались, когда мальчику было всего два года, и мать почти открыто стала жить с графом Строгановым, известным донжуаном. Последующие годы отец и мать князя были заняты тем, что с переменным успехом отвоевывали друг у друга сына, причем имели место все элементы бульварного романа: от неприкрытого шантажа до похищения ребенка. Мало того, отец Сергея еще и дрался с совратителем жены на дуэли. И не один раз, а дважды. В первый раз графу повезло, и он едва не отправил противника на небеса, но во второй раз старший Мещерский прострелил супостату ногу, и граф на всю жизнь остался хромым.

Говорили, что, ранив противника, старший Мещерский подошел к нему и, убедившись, что дуэль не может быть продолжена, сказал секунданту:

– Ce n’est qu’une jambe, quel dommage! Je préférerais un autre membre[8].

О том, какое место имел в виду Мещерский, строились различные версии, но основную, на которой почти все сошлись, можно было передавать друг другу разве что шепотом и намеками. Нет сомнений, что злопамятный князь не остановился бы и вызвал графа Строганова на дуэль в третий раз, но как раз в ту пору умерла княгиня Мещерская. Князь похоронил жену, забрал к себе сына и занялся его воспитанием, но все его усилия не смогли вытравить из памяти мальчика семейные сцены и воспоминания о домашних войнах, заложником которых он был. Если Александра выводило из себя упоминание о его внешности, то Серж вздрагивал от одного слова «семейная жизнь». Узнав, что его друг собирается жениться на княжне Елизавете Гагариной, которую все звали Бетти, Серж поздравил его, но не смог удержаться от вздоха.