Лука и Огонь Жизни - Салман Рушди

— Разве я закутан в саван? Гремлю ржавыми цепями? Похож на нежить? — пренебрежительно отмахнулся призрак папы. — Ты меня боишься? Ладно, можешь не отвечать. На самом деле никаких привидений, духов и призраков не бывает. Значит, и я не привидение. К тому же, с твоего позволения, я удивлен не меньше тебя.

У пса Медведя шерсть встала дыбом, а медведь Пес с озадаченным видом тряс головой, словно пытался что-то припомнить.

— Ты-то чему удивляешься? — спросил Лука, стараясь говорить уверенным голосом. — Ты ведь не видишь сквозь меня, правда? — Полупрозрачный Рашид Халифа подошел поближе, и Лука изо всех сил сдерживался, чтобы не сбежать. — И вообще, я здесь оказался не из-за тебя.

— Н-да, вообще-то это весьма необычно, что кто-то попал сюда, находясь в добром здравии. Да еще вместе с псом и медведем. Все это полностью противоречит правилам. Нельзя же предположить, что Граница стала легко проходимой.

— О чем ты? — спросил Лука. — Что за Граница? К кому ты пришел? — Задавая второй вопрос, он внезапно понял, что знает ответ на него, и начисто забыл про первый. — О, — сказал он, — вот, значит, как. Значит, мой папа…

— Пока нет, — ответил полупрозрачный Рашид. — Но терпения мне не занимать.

— Убирайся отсюда! — рассердился Лука. — Тебя тут только не хватало, господин… Как тебя зовут?

Полупрозрачный Рашид улыбнулся — вроде бы дружелюбно, но не вполне.

— Я, — начал он, как будто благожелательно, но не совсем, — я пришел за твоим отцом, и я его сме…

— Замолчи! Не произноси этого слова! — завопил Лука.

— Я просто пытаюсь объяснить, с твоего позволения, — настаивал фантом, — что у каждого человека своя сме…

— Не произноси этого! — еще громче закричал Лука.

— …и все отличаются друг от друга, — продолжал фантом. — Нет и двух похожих. Каждое Живое существо уникально, не похоже на других. У каждого свое собственное уникальное начало, собственное уникальное продолжение, а стало быть, в конце каждого ждет своя собственная уникальная сме…

— Не надо! — пронзительно взвыл Лука.

— …и я являюсь этой уникальной собственностью твоего отца. Или вскоре стану ею. И тогда ты уже не сможешь видеть сквозь меня. Потому что тогда я стану настоящим, а он, сколь мне ни жаль говорить об этом, вообще перестанет существовать.

— Никто не заберет моего отца! — закричал Лука. — Никто! Даже вы, господин… Как вас там? С вашими страшилками.

— Никто, — повторил за ним полупрозрачный Рашид. — Ладно, можешь так и называть меня. Я и в самом деле Никто. И этот Никто собирается забрать твоего отца. Я, можно сказать, твой Никтопапа.

— Ерунда какая-то, — проговорил Лука.

— Отнюдь нет, — возразил полупрозрачный Рашид. — Боюсь, Ерунда тут ни при чем. Вот увидишь, я не отношусь к Ерунде.

Лука опустился на ступеньки крыльца и закрыл лицо руками. Никтопапа. Он понял, что объяснял ему полупрозрачный Рашид. Настоящий отец будет постепенно угасать, а этот фантомный — становиться все сильнее. И в конце концов останется только Никтопапа, а отца не станет. Но в одном Лука был уверен: он вовсе не готов остаться без отца. Он никогда не будет к этому готов. Он так отчетливо осознал это, что укрепился духом. Есть только один выход, сказал он себе. Этого Никтопапу надо остановить, и он, Лука, должен придумать, как это сделать.

— По правде говоря, — заметил Никтопапа, — я вынужден признать — чего тут таиться? — что ты уже добился феноменального успеха. Я имею в виду пересечение Границы. Так что, возможно, ты способен и на большее. Возможно, ты даже способен исполнить то, о чем так страстно мечтаешь. Возможно, ха-ха, ты даже добьешься моего уничтожения. Противник! Весьма приятно, весьма! Очень мило. Я даже заволновался.

Лука посмотрел на него.

— Что еще за «пересечение Границы»? — спросил он.

— Ты сейчас не там, где был, — с готовностью пояснил Никтопапа. — И видишь не то, что видел раньше. Эта дорожка не та, и дом не тот, а этот папа вовсе не тот папа, как я тебе уже объяснял. Если тот твой мир сдвинется на шаг вправо, он столкнется с этим миром. Если же он сдвинется на шаг влево… Впрочем, об этом пока не стоит говорить. Посмотри, насколько в этом мире все ярче и красочнее, чем в том, привычном для тебя. Это, видишь ли… Вообще-то, я не должен бы тебе говорить… Это Волшебный Мир.

Лука вспомнил, как споткнулся на пороге, и у него на миг сильно закружилась голова. Может, как раз тогда он и пересек границу? И куда отклонился, вправо или влево? Должно быть, все-таки вправо. Так что, это Тропа Правой Руки? Какая тропа ему больше подходит? Разве он, левша, не должен был отклониться влево? Ему показалось, что он совсем запутался. Почему он вообще должен оказаться на какой-то Тропе, а не на дорожке перед собственным домом? Куда может привести его эта Тропа и стоит ли вообще идти по ней? Может, ему следует убраться подальше от этого жуткого Никтопапы, вернуться в безопасное пространство собственной комнаты? Все это Волшебство совсем заморочило ему голову.

Разумеется, Лука прекрасно знал о существовании Волшебного Мира. Он с колыбели каждый день слышал о нем от отца, верил в его существование и даже составлял карты, рисовал картины этого мира: стремительный Поток Слов, впадающий в Озеро Мудрости, Гора Знания, Огонь Жизни и все такое. Однако он верил во все это не так, как верил в существование обеденного стола и городских улиц или в расстройство желудка. Этот мир не ощущался по-настоящему, как, скажем, любовь, горе или страх. Он был настоящим в той же мере, в какой кажутся настоящими истории из книжек, пока их читаешь, или миражи в знойном мареве, пока не подойдешь к ним поближе, или сны, пока они снятся.

— Может, это сон? — предположил он, и полупрозрачный Рашид, назвавшийся Никтопапой, кивнул с задумчивым видом.

— Неплохое объяснение, — согласился он. — Почему бы не провести эксперимент? Если это действительно сон, то в нем Пес и Медведь перестанут быть бессловесными животными. Я, видишь ли, знаю о твоей заветной мечте. Ты ведь ужасно хочешь, чтобы они умели разговаривать, а? То есть, я имею в виду, разговаривать с тобой на твоем собственном языке и рассказывать тебе о своей жизни. Не сомневаюсь, им есть что рассказать о себе.

— Откуда вы об этом знаете? — поразился Лука и снова, еще не договорив до конца, угадал ответ. — Ну, конечно! Вы знаете, потому что об этом знает папа. Как-то раз я признался ему. И он пообещал, что придумает замечательную историю о говорящих животных — псе и медведе.

— Вот именно, — безмятежно подтвердил Никтопапа. — Все, что было свойственно твоему отцу, что он знал, говорил и делал, постепенно перетекает в меня. Но что-то я слишком разговорился, — спохватился он. — По-моему, твои друзья пытаются привлечь твое внимание.

Лука оглянулся и с изумлением увидел, как пес Медведь встал на задние лапы и прочистил горло, будто оперный тенор. И запел, на сей раз не завывая, подлаивая и тявкая, а выговаривая вполне вразумительные слова. Он пел, как заметил Лука, с легким чужеземным акцентом, словно приезжий из другой страны, но слова звучали вполне отчетливо, хотя то, о чем говорилось в песне, совершенно сбивало с толку.