Золотая химера Борджа - Жюльетта Бенцони

Осадок остался и после их встречи, когда он вернулся из Египта. Магия любви, что бросала их в объятия друг друга после разлук, для Лизы словно бы потускнела, хотя, затворив дверь спальни, она не противилась безудержной жадности, с какой Альдо любил ее. Про себя Морозини благословлял Адальбера, который приехал вместе с ним, и без всякого намека на адвокатство, искренне и красочно рассказал об их приключениях на Ниле, не скрыв своих чувств к юной Салиме, девушке, принадлежавшей совсем иному миру. Его искрометный талант рассказчика заворожил всех, а сам Адальбер признался, что очень дорожит своим пребыванием у друзей, что ему нелегко будет сесть на поезд и вернуться в свое, хоть и относительное, одиночество в доме на улице Жуфруа.

— А я бы с удовольствием поехала в Париж, — вздохнула тогда Лиза, весьма раздосадовав этой репликой Альдо.

— Так что же тебе мешает? — не без укора осведомился он.

— Не знаю, будет ли к месту мое присутствие.

— Ты имеешь в виду тетю Амели и План-Крепен? Не греши, моя радость! Ты прекрасно знаешь, что они всегда тебе рады.

Тогда дальше разговоров дело не пошло, но сейчас, запирая чемоданы, Альдо вспомнил эту беседу и решил принять кое-какие меры. Он отправился в спальню к Лизе.

— Сколько времени пробудут у нас гости? — спросил он.

— Два-три дня, не больше.

— Раз ты боишься, что я умчусь на край света, то приезжай ко мне в Париж. Ты развеешься в чудесной атмосфере особняка на улице Альфреда де Виньи и по праву станешь членом нашей, как ты выражаешься, «банды». Не только я, но и тетя Амели, и ее верный «оруженосец» План-Крепен будут в восторге. Не говоря уж о твоем любимом портном!

— Но… Что будет с детьми?

— Не надо! Не начинай все сначала! Думаю, их можно оставить на попечении Труди, гувернантки, — это будет новой попыткой начать воспитывать и образовывать близнецов, Ги, Анжело, Захарию, Ливию, Фульвию, Дзано и всех остальных, не упрекая себя за то, что мы бросили их на произвол судьбы в «пустыне».

Лиза не могла удержаться от смеха и ласково прижалась к мужу.

— Посмотрим! Конечно, ты прав. Но знаешь, с тех пор как мы женаты, мы бываем вместе куда реже, чем когда я работала у тебя секретаршей. По моей вине, конечно, но и по твоей тоже!

— Возможно, и так… Но встречаться так сладко! Разве нет? — прошептал Альдо, целуя ее в шею.

Потом последовало долгое молчание, прерываемое вздохами, а спустя еще несколько минут Морозини повернул в двери ключ.

Когда Лиза встала и подошла к туалетному столику, собираясь поправить прическу, ее взгляд упал на украшения, разложенные перед зеркалом. Она посмотрела на них неодобрительно и произнесла:

— Мне не нравится, что я пойду сегодня на бал без тебя!

— Лгунишка! Ты осчастливишь своих обожателей, и они будут виться вокруг тебя, словно пчелы вокруг цветка. Мне бы это очень не понравилось. Так что ты будешь избавлена от семейной сцены.

Лиза рассмеялась.

— Не знаю, как тебе, а мне нравятся семейные сцены. Обычно они заканчиваются так сладко!

— Согласен. Вот только не знаю, что приготовить на следующий раз. Как ты думаешь, что тебе больше понравится: взбучка или еще один ребеночек?

Снизу донесся шум возни и оглушительный детский плач, Лиза тут же заторопилась к двери, но у порога обернулась.

— Мне кажется, детей у нас уже предостаточно, — сказала она. — Беги на поезд и поцелуй всех за меня. Может, я и приеду к тебе в Париж. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, что Мари-Анжелин сделает из твоего американца.

— Вот это достойная речь послушной жены! Жена! Я горжусь тобой!

Что им делать с американцем? Именно этим вопросом задавалась вышеупомянутая Мари-Анжелин дю План-Крепен. Семейство дю План-Крепен было очень родовитым. Первые План-Крепены принимали участие в Крестовых походах, и последняя из них, оставшаяся старой девой, постоянно об этом напоминала. Через некоторое время она задала тот же самый вопрос маркизе де Соммьер, которую все Морозини называли тетей Амели и с которой сама она состояла в родстве, блестяще выполняя в ее доме обязанности чтицы, компаньонки, ангела-хранителя, наперсницы и информационной службы. Все свои новости Мари-Анжелин черпала в церкви Святого Августина во время мессы в шесть часов утра. Церковь была для нее чем-то вроде тайного агентства, позволявшего ей быть в курсе новостей не только квартала Монсо, но и большей части аристократического или просто состоятельного Парижа. Эта старая дева с белесыми кудряшками обладала обширными познаниями в самых разнообразных областях и множеством неожиданных талантов. Очень часто она оказывала серьезную помощь Морозини и египтологу Видаль-Пеликорну во время их бесконечных авантюр, которые следовали одна за другой, пока они разыскивали драгоценные камни, украденные с наперсника иерусалимского первосвященника. Благодаря этим приключениям мужчины очень подружились. Когда речь заходила об Адальбере, Лиза говорила: «Больше чем брат…» — и не ошибалась, несмотря на неизбежные стычки и разногласия Адальбера и Альдо. Что бы там ни было, Мари-Анжелин обожала обоих друзей. Благодаря им она пережила самые незабываемые минуты в своей жизни и надеялась на столь же яркие в будущем. Приезду Альдо она обрадовалась как празднику, но никак не могла понять, радует ли ее приложение «made in USA».

Интерес ко всему новому, живое любопытство говорили ей «да». «Нет» твердили недоверие и тревога, с какими она стала относиться к американцам после дела Марии-Антуанетты. Больше всех напугала ее Полина Белмон, темноволосая красавица-аристократка, которая к тому же была талантливым скульптором и удивительно умной и обаятельной женщиной. Мари-Анжелин познакомилась с ней у леди Мандл после ночного праздника в Трианоне и не сомневалась, что Альдо не остался бесчувственным к такому обилию достоинств. Он как-то по-особенному смотрел на Полину и даже поцеловал ей руку. А Полина — мадемуазель дю План-Крепен могла поклясться — была всерьез влюблена в Морозини, маскируя свое чувство легкой иронией и прекрасным чувством юмора.

— План-Крепен! — громко окликнула ее маркиза де Соммьер, давно наблюдавшая за компаньонкой. — Почему бы вам не оставить этой розе шанс выжить? Что плохого она вам сделала? Вы подрезаете ее вот уже третий раз. Отсеките ей голову сразу, но только не мучайте больше бедняжку!

Руки глубоко задумавшейся Мари-Анжелин в самом деле были заняты, они ставили в вазу великолепный букет, только что принесенный Лашомом. Мари-Анжелин очнулась и обернулась к маркизе, восседавшей в высоком белом кресле среди зелени зимнего сада, где обычно проводила большую часть времени, когда оставалась дома. Маркиза смотрела на Мари-Анжелин в изящный лорнет, оправленный изумрудами. Щеки бедняжки запылали.

— Не знаю, что со мной сегодня утром, никак не могу сосредоточиться.

— А я знаю. Вернее, догадываюсь. Вам не дает покоя гость, приглашенный к нам Альдо. А не дает покоя потому, что он американец, но недоверие к нему выглядит с вашей стороны очень глупо.