Виктор Тихонов. Жизнь во имя хоккея - Дмитрий Федоров

Затем всё стало как-то налаживаться. И, когда я получила диплом, у меня сразу такое счастье!.. Что всё-таки, как говорится, не «профукала» все эти годы учёбы. Сумела-таки и ребёнка выкормить, и образование получить. А потом я стала думать о работе.

И ещё надо было найти детский сад. В детский сад устроить ребёнка – проблема большая. И тогда, и сейчас.

С работой мне помогли знакомые, я очутилась на Московском хладокомбинате № 7 на Хорошевском шоссе – в должности юрисконсульта. Там был отдел из трех человек. И тут началось следующее жизненное испытание.

Училась я легко и с удовольствием, но оказалось, что всё это не совсем то… И всё надо постигать заново. Но мне очень повезло с начальником юридического отдела. Леонид Андреевич Иванов – небольшого роста мужчина, неброской внешности. Но сила духа определяется не шириной плеч. Этот человек несколько раз бежал из фашистского плена. Настоящий мужчина! Именно – не мужик, а мужчина. Как же он меня учил! Я рыдала, я плакала, а он меня заставлял писать с красной строки исковые заявления, которых набиралось тысяча двести в год!

Всё сначала казалось сложным и непонятным. Все эти простыни, полотенца, недостачи, пересортица продуктов… Пока я поняла, что, куда, где и почему… А он заставил меня печатать на машинке одним пальцем исковые заявления. Но я очень благодарна моему начальнику за ту школу.

Зато сын Васька был рядом – в детском саду, который принадлежал хладокомбинату. И это счастье. Утром соберу ребёнка, жуя по ходу какую-нибудь баранку, выскакиваем на троллейбус, несколько остановок, и – мы на месте. Оба. Он – в детском саду, где и завтрак, и обед, и полдник. А я – на рабочем месте, в здании через забор от детсада. И я всегда могла сбегать и посмотреть, что он делает. Как-то полегче стало.

Конечно, материально было непросто, потому что Виктор получал тогда 1400 старыми рублями. Пересчитать их на современные деньги трудно, буханка чёрного хлеба, помню, стоила рубль шестьдесят… Килограмм мяса – где-то двадцать-тридцать рублей… В общем, заработок Виктора большим никак не назовёшь. А я получала чуть не вдвое меньше – 750 рублей. Да ещё вычеты были, у него 100 рублей и 50 рублей у меня. Вот так мы на 2000 рублей и жили. Никогда не голодали, всегда были сыты, ребёнок ел фрукты.

Постепенно всё наладилось в жизни. Но каких-то ярких впечатлений и историй не случалось. Мы практически никуда не ходили – ну, в кино, может быть, очень редко в театр. Потому что времени свободного не было.

Я сейчас иногда общаюсь на улице с людьми, которые с собаками гуляют. Они вспоминают: молодость – такое, мол, замечательное время, везде ходили, много всего посмотрели, развлекались, встречались. Я им на это говорю: «А у меня не получилось, у меня был сплошной труд».

Причём то один болеет, то другой сломан и с синяками. Виктор иногда играл с выбитым плечом. Ему обкалывали больное место, перевязывали, и он выходил на лёд. Ну, очень много травм у него было, очень много! Да и технологии тогда были иные. Другая медицина, другое восстановление – не сравнить с нынешними. И, в общем-то, Виктор играть закончил из-за травмы. Он хотел ещё поиграть, но получил перелом большой берцовой кости на тренировке, играя в футбол. Был такой защитник с ним в одной команде – Михаил Орехов. Вот он-то и дал ему бутсой по ноге так, что сломал большую берцовую.

Лечился Виктор долго, и тогда было очевидно, насколько он мужественный человек. Я никогда не забуду, как он на костылях с перебитой ногой дошёл до «Динамо» и вернулся обратно. У игроков тогда машин не было. Разве что у самых выдающихся уже стали появляться. А нам и мечтать нечего было.

Я сама ломала ногу и сама ходила на костылях – знаю, что это такое. Мужество в Викторе заложено с детства.

Детство у Виктора было тяжелейшим. Началась война, и он никуда из Москвы не уехал. Когда мой отец отправился на фронт, нас с матерью эвакуировал в Кутаиси – к сестре отца. А в Москве голод был, холод, мама Виктора Анна Ивановна проявляла чудеса героизма, чтобы его прокормить. Он рассказывал, что у него случались помутнения рассудка – галлюцинации от голода.

Ему одиннадцать лет – совсем маленький. Мать уезжала менять вещи на картошку. Вернулась с мешком, а у него уже всякие бзики в глазах.

Ему пришлось пойти работать слесарем в автопарк, чтоб получить рабочую карточку. Он рассказывал мне, как на автокомбинате, где он трудился с двенадцати лет, ему подставляли специальную тумбочку, чтобы повыше, чтобы доставать до тисков на верстаке. И мастер ему говорил, когда появлялся какой-то просвет в работе: «Ложись под верстак, поспи немножко».

Вот такие у него воспоминания. Поэтому День Победы для нас – и для его семьи, и для моей – это самый большой праздник.

Все остальные праздники – хороший повод отдохнуть, но День Победы особый случай. Когда мы жили в Москве, Виктор всякий раз шёл на Красную площадь, обязательно к Большому театру, потом – Парк культуры. Шёл туда, где собирались ветераны. И так каждый год! Сохранилось много фотографий, где он встречается с людьми, с фронтовиками. И каждый раз приходил и говорил мне – такой-то уже не приехал… Там со всей России собирались участники войны. Это, конечно, для него был самый большой праздник.

Я старалась обставить так День Победы, чтобы и дома было торжественно. Следила, чтобы Виктор уходил хорошо одетым. И чтобы, когда вернется, был накрыт стол и его ждал хороший обед. Потому что и для меня это тоже самый большой праздник. И даже сейчас, когда уже столько лет минуло, и когда всякие пертурбации, пересмотры исторических позиций случались. Меня всегда зло берёт, когда начинают умалять Победу. Я всегда говорила: «Идея? Нужна государственная идея? Вот вам идея – борьба с фашизмом».

Мы с Виктором – дети войны! Я всегда буду это повторять и всегда буду этим гордиться.

Конечно, двор тогда оказывал огромное влияние на формирование любого человека. Но что бы мы были без родителей!.. Поэтому хочу рассказать здесь немножко о родителях Виктора.

Его мать Анна Ивановна была малограмотной женщиной. Всю жизнь проработала в кузнечном цеху. Тяжелейший труд! Она и глохнуть стала от постоянного шума. Но чистюля неимоверная! Когда к ней ни придёшь, она стирает. И всё у неё идеально выглядит – подушки с узором, скатерти, вещи. Всё белоснежное.

Если она зайдёт к нам, обязательно выстирает мне всё. Даже, случалось, испортит что-то. Есть ведь вещи, которые нельзя стирать или кипятить, а она возьмет и прокипятит – на всякий случай.

Мы никогда с ней не ссорились. Особой близости, дружбы у нас не было. Наверное, такие же отношения, как у меня с невесткой. Я, конечно, с уважением к ней отношусь, но сказать, чтоб с любовью… Нет, не могу. Внуки – да, это понятно. Это, наверное, чисто женский вариант взаимоотношений.