Орест и сын - Елена Чижова

Дух, возрождающий империи, выбирает других посредников. Те, чьих лиц он не мог себе представить, должны быть чужды высокой культуре. Культура забирает силы, — обессиленная душа не выбрасывает побегов. Нет, Тетерятников поправил себя, не так: человек высокой культуры, — скорее растение, чем животное, он живет укорененным и никаким усилием воли не может вырвать себя из почвы привычных истин.

Эти, другие, чуждые традиции будут легкими на подъем. Подобно малой части иудейского мира, сумевшей противопоставить себя своей великой нации, они должны предаться страсти ожидания, чтобы все остальные — и эллины, и иудеи — назвали их духовными безумцами. Римляне, изверившиеся властители мира, станут взирать на них с презрением. И все-таки настанет день, когда они посмотрят на новых простецов с затаенным страхом и попытаются их уничтожить. Однако те, кто придет за ними, назовут их спасителями Рима. То есть, Матвей Платонович поправил себя, Москвы…

Сердце билось сильно. Матвей Платонович потер руки. Нет сомнения в том, что, если его догадка верна, рано или поздно эти новые люди объявятся и принесут благую весть. С каким-то тайным самодовольством, в котором стыдился себе признаться, Матвей Платонович покосился на немца, раскрытого на первой странице. Тот слушал невнимательно, но выражение его лица было красноречивым.

Тетерятников понял: немец посмеивается над ним, принимая за простеца. Логическая конструкция, предложенная Матвеем Платоновичем, основывалась на истории раннего христианства, иными словами, предполагала явление в мир Христа.

Второе Пришествие. Тетерятников задумался. “Конечно, точные даты — вздор”. Кто в здравом уме возьмется предсказывать эти сроки? Разве что — они, бескультурные и беспочвенные безумцы. В конце концов, это у них в обычае: тогда, в самом начале, их предшественники ожидали Второго Пришествия со дня на день. Потом, не дождавшись, отодвинули на 1000 лет. Доживи они до нынешних времен, наверняка обратили бы единицу в двойку, тем более, что осталось каких-то четверть столетия. “Что ж, — он подумал, — не будет большой беды, если новые простецы вобьют себе в головы именно этот рубеж”.

Немец явственно хихикнул. В этой стране, где не помнят о Рождестве, нелепо рассуждать о Втором Пришествии, оппоненту Тетерятникова это представлялось очевидным. “Да, — Матвей Платонович согласился, — что правда — то правда. У этих, — он вспомнил сонмы своих слушательниц, — нет исторической памяти. Они знают и помнят лишь то, что произошло лично с ними. Для таких, как они, Второе Пришествие есть новое Рождество”. Немец удовлетворенно хмыкнул. Здесь они снова сходились — на поле знания.

“Но, — Тетерятников помял бородавку, — традиция остается традицией. Этого не отменишь: нужны соответствующие атрибуты. Значит, — глаза сверкнули победно, — прежде чем народятся новые люди, сюда должны явиться волхвы”.

Немец насторожился: видимо, он представил себе ветхозаветных персонажей, обряженных в штаны, круглые войлочные шапки и хитоны, расшитые звездами. Вот они бредут по Невскому, поглядывая в небо, в котором стоит Звезда. Матвей Платонович развеселился: ни дать ни взять — новогоднее представление — форменные Деды Морозы, похожие на восточных мудрецов.

“Ну, — он успокоил немца, — это — позднейшие интерпретации. В Евангелиях нет прямых указаний на то, кто они и откуда — из каких, собственно, земель. Некоторые, к примеру Климент Александрийский, выводят их из персидско-месопотамского ареала, другие — с Аравийского полуострова, в частности Ориген”. Во всяком случае, отсылка к Востоку — не главное. Главное — явление чудесной Звезды, чтобы они могли отправиться к царю Ироду: выспросить верную дорогу. По ней они должны устремиться так, как стремились… Он не мог подобрать сравнения… Вспомнил: как стремились в Ленинград из эвакуации — после войны. Немец отвел глаза: упоминание о последней войне выглядело неделикатностью. Ничего. Тетерятников поджал губы. Пусть слышит.

Их путь — поиск истины, и на этом пути они должны быть упорны и простодушны, кем бы они ни были, эти путники, несущие ладан, золото и миро, которым умащивают мертвецов.

Въедливый немец поморщился. Тетерятников понял его: прямые этнические отсылки — варварство. Дольше всех они сохранялись в византийской традиции. Запад, уже с Новейшего времени, предложил иную интерпретацию. Волхвы — три человеческие расы: белая, черная и желтая. “Нет, — Матвей Платонович решил возразить, — во всяком случае, монголоиды ни при чем. Скорее, речь может идти о трех древнейших цивилизациях: Вавилон, Египет и Иудея”.

Дотошный немец медлил. Видимо, ждал уточнения, а кроме того, не верил устным словам. Чтобы стать истиной, слова должны лечь на бумагу — обрести плоть и кровь.

Что ж, в этом отношении немец совершенно прав. Все, что чуждается плоти и крови, не имеет будущего. Матвей Платонович выбрался из кухни. Где-то там, в глубине стеллажей, пряталась тонкая тетрадка. Он встал на цыпочки и, дотянувшись, возвратился к кухонному столу.

Немец следил ревнивым взглядом. Тетерятников понимал причину ревности. Все возражения — видимость. Вступая в полемику по частным вопросам, хитрый немец отлично знал, на чьей стороне правда. В коловращении одновременных эпох он и сам ставил на Россию — приводил в пример бездуховному Западу, чья история, исчерпавшая себя до конца, клонится к закату. Собственно, не он один. Многие из европейцев в этом смысле заглядывались на Россию — почитали юной восточной цивилизацией, несущей дряхлеющей Европе новую, невиданную весть. “Как же там?.. Бог Запада уже пришел на землю и — умер; русский бог — еще впереди. Вот-вот”. — Матвей Платонович погрозил пальцем и взялся за перо.

Он писал так, как привык рассказывать: обширными цитатами из энциклопедий и книг.

ВАВИЛОН, ЕГИПЕТ, ИУДЕЯ

Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока, и говорят: где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему…

Матвей Платонович начал с главного, но слова, вылившиеся на бумагу, ничем не облегчали задачу. Тезка, ведавший истину, вел речь о своем времени, отстоявшем от нынешнего на две тысячи лет. Новая жизнь не укладывалась в рамки евангельских слов. Прорастая в одновременную эпоху, эти слова оставляли за собой все прежние смыслы, но рождали и новые вопросы, на которые у Тетерятникова не было ответов. Эти вопросы ставило едва ли не каждое слово.

Во-первых, Вифлеем. Если признать Ленинград Иерусалимом, значит, новый Вифлеем должен быть где-то поблизости, во всяком случае, в пределах Иудеи. По этой же логике новый Ирод должен находиться в тех же пределах. Кроме того, явившись на место, осененное Звездой, волхвы обнаруживают Мать с Младенцем, что совершенно нелепо для случая Второго Пришествия. Но главное, чего Тетерятников не мог постигнуть, заключалось в следующем: кто они, эти новые волхвы?

Поразмыслив, Матвей Платонович решил держаться теории древнейших цивилизаций, выводившей волхвов из трех согласованных с немцем стран. Однако выход, предложенный такой упорядоченностью, снова грозил стать мнимым. Учитывая грандиозность их будущей роли, волхвы не могли быть рядовыми гражданами поименованных государств. В их жилах должна течь царская кровь, что, в свою очередь, возводило новое препятствие: отпрыски царственных родов были вполне реальными людьми, явившимися и ушедшими в небытие в свои сроки. Чтобы стать новыми волхвами, этим людям требовалось воскреснуть, что, кроме прочего, противоречило логике язычества.