Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен

— Нет, завтра не смогу, — вернул его на землю голос Кэт.

— Почему? — удивленно спросил Даниэл.

— Мы с мамой завтра улетим в Стамбул, — ответила Кэт.

Даниэл почувствовал во рту солоноватый вкус беды, похожий на вкус крови или словно ему дали лизнуть медную монету…

— В Стамбул? — переспросил он охрипшим вдруг голосом. — Зачем в Стамбул?

— У дедушки день рождения, — ответила ему Кэт.

— А почему он празднует его в Стамбуле? — слыша свой голос словно со стороны, спросил ее Даниэл.

— Да потому, что он там живет, — рассмеявшись, ответила Кэт, которую начало забавлять столь искреннее недоумение Дэна.

— А почему твой дедушка живет в Стамбуле? — надеясь на чудо и едва ворочая одеревенелым языком, вымолвил он.

— А где же ему жить, если он турок! — удивляясь непонятливости Дэна, ответила Кэт.

— Так… ты… турчанка? — упавшим голосом еле слышно спросил он.

«А завтра в нашем доме станет хозяйничать Зульфия!» — прозвучал в его ушах возмущенный голос матери.

— Да, я турчанка. По маме — да, а по отцу я немка, — меняясь в лице и с тревогой в голосе, словно предчувствуя, что сейчас произойдет непоправимое, ответила Кэт.

Она отступила на шаг и, заглядывая Даниэлу в глаза, спросила:

— Дэн, что с тобой произошло? Что с того, что я — турчанка?

«Зульфия, Зульфия!» — словно издеваясь над ним, повторялся ехидный возглас в его ушах.

Даниэл попытался взять себя в руки. Он понимал, что сейчас может потерять ее навсегда. Лучше всего сейчас было бы исчезнуть на время, просто испариться. Забиться в спокойный уголок, все обдумать, найти верное решение — но жизнь не дает нам спасительных пауз. И зеленые глаза Кэт смотрели на него пристально, требуя немедленного ответа.

— Но… Кэтрин — не турецкое имя…

— Ну и что? У меня есть и турецкое — Кадира. Ну и что?

— T-ты п-понимаешь, — запинаясь и растерянно отводя от нее взгляд, начал он, — ведь я-то — армянин.

— Ну и что! — недоуменно повторила она.

— Ты понимаешь, — продолжил Даниэл, не в силах смотреть ей в глаза, — твой народ когда-то очень плохо поступил с моим народом. Примерно так же, как твой другой народ, германский, поступил когда-то с евреями. Это коснулось многих, в том числе и моей семьи…

— Подожди, подожди, — зажмурившись и тряхнув головой, словно отгоняя от себя какое-то наваждение, прервала его Кэт. — Я знаю об этой проблеме. Но там не все так просто. Но даже если так, при чем здесь я и ты? Ведь лично я же никому не причинила зла!

— Да, но…

— Что — «но»? Ты только что сказал, что этот день — он лучший в твоей жизни! Это же твои глаза горели огнем, когда смотрели на меня! Это ведь ты, ты сейчас меня поцеловал! Поцеловал меня как Кэт, как просто Кэт, не как турчанку или армянку! Разве не так? — возмущенно спросила она.

— Но я же ведь не думал… — с мукой в голосе ответил ей Даниэл.

— А когда любят, Дэн, то не думают. А когда думают, значит, не любят, — пятясь назад, с горечью в голосе сказала Кэт. — И не надо подходить ко мне больше. И забудь все, что сегодня произошло. И я забуду. Потому что ты недостоин сегодняшнего дня. Потому что сегодняшний день — это ошибка!

Круто развернувшись, она вбежала в парадную и хлопнула дверью. А Даниэл, в отчаянии ударив шлемом об землю, сел под деревом, обхватив голову руками.

«Все пропало! — думал он. — Какой же я дурак! Какая разница, как ее зовут, Кэтрин или Кадира? Зачем стал спрашивать про этот чертов Стамбул! Зачем мне знать, кто ее родители! Ведь я люблю ее, а не их!»

Снова и снова вспоминал он волшебную мягкость и жар ее губ и снова и снова проклинал себя.

Дождь трепал его по волосам своими мокрыми пальцами, потом стал колотить по плечам, словно требовал встать и идти куда-то. Но Даниэлу некуда было идти. Ему казалось, что он, разогнав мотоцикл, на полной скорости врезался в бетонную стену. В стену, которая поднималась до самого неба и тянулась до горизонта. В стену, которую невозможно преодолеть…

Бывалые путешественники порой утверждают, что различают аэропорты так же легко, как иная мать своих близнецов. Но для большинства пассажиров они похожи так, как могут быть похожи две капли одного дождя. Вот и сейчас, наблюдая рутинную суету в здании аэропорта, неискушенному человеку трудно было бы понять, где это происходит, если бы диктор вдруг не объявил об окончании посадки на рейс Стамбул — Женева.

Пожилой мужчина, совершавший намаз в укромном уголке аэровокзала, поднялся с коврика, свернул его в дорожную сумку и, недоуменно взглянув на свои часы, быстрым шагом направился к посадочной зоне. В его секторе уже не было никого, кроме сотрудницы аэропорта. Предъявив ей посадочный талон, он занял место в стоящем снаружи автобусе и, вновь взглянув на свои часы, приложил их к уху. Его худшие подозрения подтвердились — часы стояли.

Автобус закрыл двери и тронулся с места. Пожилого пассажира слегка качнуло, и, ухватившись за поручень, он застыл на месте, словно сфинкс.

На вид ему было около семидесяти лет; невысокого роста, с сильной проседью, с красивым, изборожденным морщинами лицом. Безусловный шарм ему придавали пышные седые усы и орлиный нос. А волевой подбородок и дерзкий взгляд выдавали в нем сильную личность. Одет он был с безупречным вкусом. На нем был гармонирующий с сединою светло-серый костюм и ослепительной белизны рубашка. Довершал ансамбль подобранный в тон галстук с элегантным зажимом из белого матового металла.

Автобус тем временем остановился и выпустил своих пассажиров, а те, поднявшись по трапу, заняли места в самолете. А еще через какое-то время лайнер, выкатившись на взлетную полосу, разбежался, взмыл в ночное небо и, развернувшись над кажущимся стаей светлячков ночным городом, взял курс на север, унося в своем чреве располагающихся ко сну пассажиров.

Всех их охватило обычное чувство радостного облегчения, когда самолет оторвался от тряской земли и набрал высоту. Все предвкушали такую же радость скорого свидания с землей, но уже за сотни километров отсюда. Пожилой пассажир был, возможно, чуть более озабочен, чем его соседи, ибо его расстроила внезапная проблема с часами. За десятки лет, что они ему служили, такого не бывало никогда. Он и не знал, что вскоре для него остановится и само время, чтобы он смог найти то, о чем никогда не ведал, и то, чего никогда не искал. Но это ожидало его впереди, а пока, посетовав на несовершенство даже самой надежной техники, он незаметно для себя вздремнул. И проснулся лишь тогда, когда шасси мягко коснулись бетонки посадочной полосы.

Не успел самолет замереть на стоянке, как тотчас же подали трап. Вместе с другими пассажирами он пересел в ожидающий неподалеку автобус и, подъехав к зданию аэровокзала, направился в иммиграционную зону. Инспектора бойко перестукивались своими штемпелями, и очередь продвигалась достаточно быстро, пока не настал его черед передать в окошко свой паспорт. Инспектор, сидевший за этим окошком, долго в нем что-то изучал, а затем вышел из своей кабинки и, извинившись, куда-то ушел, унося с собою его паспорт. За спиной старика в небольшой очереди тотчас начались пересуды. Обернувшись, он увидел устремленные на себя сочувственные взгляды соотечественников.