Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Олег Туманов

Коммунистический Берлин шокировал меня своим запущенным и блеклым видом. Контраст был слишком велик. В мгновенье я поменял царство ярко светящихся витрин, жизнерадостных и открытых лиц, шикарных машин и ухоженных фасадов на хмурый мир «реального социализма». Мне казалось, что вчера здесь закончилась война и еще не сняли затемнение.

Мы сели в припаркованный недалеко от вокзала «Фольксваген», и я стал снимать свой эмоциональный накал. Сергей обнял меня за плечи и сказал, что сейчас я могу чувствовать себя, как дома.

Из уверенного поведения Сергея я сделал вывод, что он давно в Берлине. Судя по всему, в данный момент он там жил.

Мы поехали в район Карлсхорст, где располагались военный штаб, военная разведка и представительство КГБ. В трехкомнатной квартире для приемов специальных гостей, вроде меня, был накрыт богатый стол со всеми разносолами, которые может предложить русская кухня. Экономка по имени Зоя, также сотрудник КГБ, которая отвечала за содержание квартиры, сегодня потрудилась на совесть. Из кухни доносился приятный аромат крепкого украинского борща. На столе красовалась охлажденная бутылка водки, расписанная ледяной изморозью. Искрами светилась свежая черная икра. На столе – мои любимые горячие сибирские пельмени. Холодец приправлен грузинскими специями. Тут же на столе стояла малосольная селедочка и огурчики, крабы, маринованные грибочки и творожные кушанья. Такого богатого русского стола я давно не видал.

Ужинали мы вчетвером. Кроме нас двоих, за столом была Зоя и молодой человек по имени Женя из отдела личной безопасности.

Естественно, за ужином о моем истинном задании мы не говорили, хотя Зоя и Женя явно были в курсе, что я приехал «оттуда».

Перед тем, как уходить, Сергей обронил: «Я вернусь завтра в 9 утра. Начнем работать. Тебе придется вспомнить все, что с тобой происходило последние четыре года – отдельно каждый день. Нам важны малейшие детали. Потратим на это два или три дня. Сколько понадобится. А пока отдыхай».

Он ушел, но этим вечером меня овеяло необычное чувство абсолютного уюта и покоя. Это было давно забытое чувство дома, к которому я привык с детства. Внимательно осматриваясь в квартире, я обнаружил все реликты советского быта – ржавые трубы в туалете и ванной комнате, безвкусные обои и старомодную мебель, неровный линолеум на кухне и торчащие доски паркета в комнатах. Но это не тревожило меня, а наоборот вызывало чувство умиротворенности. Я осваивался с окружением и думал о Москве, о моих родителях и так быстро завершившейся юности.

Родился я счастливчиком. Так, во всяком случае, утверждали в детстве мои родственники. На свет я появился «в рубашке», что по народному поверью сулит счастливое будущее. Узнав, позднее, что это всего лишь значило, что родился я, «одетый» в родовую плеву, я даже несколько разочаровался.

Но на судьбу я на самом деле не мог жаловаться. Во-первых, это уже было наполовину счастьем – родиться почти в центре Москвы рядом с Белорусским вокзалом, провести там детство и не испытать все тяготы послевоенных лет, как большинство сверстников.

Дом, в котором я увидел свет в 1944 году, все еще стоит на Ленинградском проспекте, хотя в нем уже не живет никто из прежних жильцов. Наша квартира, как и большинство остальных, была коммунальной. На самом деле она была спланирована на одну семью, но из-за большой нехватки площади здесь расположилось несколько семей. Наша семья Тумановых (т. е. мои родители, мой старший брат Игорь, бабушка Пелагея и я) проживали в двух комнатах. Симоновы жили в других двух комнатах, поменьше. Совсем бедные Волковы жили впятером в одной комнате. Глава этой семьи, инвалид дядя Степа, был азартным игроком и проводил большую часть время на ипподроме. Его пускали домой только тогда, когда ему улыбалась удача в игре, и он возвращался домой, не «пропустив через горло» все выигранные деньги. Из-за отсутствия жилой площади мама дяди Степы, бабушка Матрена, спала на коммунальной кухне, где стоял сундук с ее вещами. Она ложилась спать после того, как с кухни уходили последние домохозяйки, и вставала засветло. Бабушка Матрена подрабатывала, занимая рано утром очередь в магазинах, где продавали дефицитные товары. Потом она за вознаграждение уступала свою очередь, естественно, не имея возможности позволить себе ничего из этого дефицита. Кроме сундука со старьем, она ничем не обладала.

Быть может, это звучит немного нереально, но практически никто из наших соседей не стыдился своей бедноты. Кто-то, храпя, спал на полу. Единственным «предметом люкс» был электрический динамик в коридоре, с утра до ночи издающий рев веселых маршей и подбадривающих мелодий. Нам, Тумановым, жилось куда лучше. Мы, например, не готовили еду в скверно пахнущем сале, а на масле или маргарине, которые не всегда могли позволить себе наши соседи. Но мы сами, да и наши соседи не задумывались о нашей скромной жизни, так как попросту другой не знали. Для сравнения у нас просто не было примеров. В Советском Союзе условия жизни считались самыми справедливыми и лучшими на всей планете. Это ежедневно радостно объявляли по телевизору дикторы, твердили газеты и рассказывали учителя в школе. А тех, кто чуть в этом сомневался, немедленно вызывали в особые органы и «исправляли» многолетними жестокими тюрьмами и лагерями. Когда я родился, те, кто в этом был не уверен, по всей видимости, уже были расстреляны, или отбывали сибирские ссылки, так как никто из них в детстве мне не встречался.

Нам твердили о капиталистическом мире с маленькой группой жадных капиталистов, эксплуатирующих массы, ведущие жалкий, бесправный, несчастный образ жизни. Испытывали к ним настоящую жалость, в первую очередь к неграм, по сведениям наших СМИ, особенно притесненным, те были нашими «классовыми братьями». И когда Москву посетила делегация США с негром в ее составе, тот никак не догадывался, зачем его жалостно разглядывают и пытаются накормить. Ведь он был миллионером.

Понимание не всегда делает человека счастливым и, быть может, это было хорошо, что мы не знали, насколько бедно мы жили.

Во время войны отец служил в НКВД. Не знаю, в какой должности или функции. Об этом дома он не говорил. Могу только предполагать, что служил он в разведке. По неизвестным причинам в 1948 году отец покинул Лубянку и с тех пор возглавлял отделы кадров на различных предприятиях. Мама тоже получала зарплату в разведке в чине подполковника. С виду казалось, будто она работает в призывной комиссии, отвечая за регистрацию призывников. Брат был старше меня на двенадцать лет и учился на геологическом факультете Московского университета, много лет затем самоотверженно проработав на этом поприще.

Я ничем не отличался от других мальчиков мужской школы № 155 близ Дворца спорта «Крылья советов» до инцидента, сделавшего меня известным или даже прославившего меня в девять лет. Дело было так, что я уговорил двух мальчиков навсегда отправиться со мной в Африку.

В феврале 1954 года, избавившись от впредь ненужных нам учебников, дневников и тетрадей и оставив родителям записки: «Не ищите нас – мы уехали навсегда», – втроем мы сели в местную электричку, направлявшуюся на юг. Мой сосед по коммунальной квартире, Сашка Симонов, по какой-то причине отправился в путь в Африку, взяв с собой теплые валенки, всю дорогу крепко пряча их под мышкой. Кстати, наше отчаянное путешествие длилось недолго.