Последний шанс - Лиана Мориарти

Примечание. Понятно, что мраморный пирог, который вам покажут во время экскурсии и которым угостят по ее окончании, не тот самый, а свежий, испеченный по оригинальному рецепту Элис. Каждому посетителю полагается один бесплатный кусочек!

Грейс Тайдимен видит сон. Веки ее беспокойно трепещут. Это один из тех неприятных, путаных снов.

Тетя Конни очень сердится на нее. Наливая в чашку Грейс чай из голубого фарфорового чайника, она отрывисто произносит: «Разумеется, я не умерла! Как только тебе такое взбрело в голову?»

Грейс в смятении пытается вспомнить, почему она вдруг так решила. Неожиданно, к ужасу Грейс, тетя Конни ставит чайник на стол, запрокидывает голову и, сморщившись, начинает плакать, как младенец. Грейс закрывает уши ладонями, хотя понимает, что это невежливо. Она не в силах больше слышать этот пронзительный детский крик, слетающий с уст тетушки. А крик все не смолкает.

«Прости! – вопит Грейс. Она ужасно сердита на Конни. – Я не хотела тебя обидеть! Я и правда думала, ты умерла!»

– Грейс! Малыш плачет. Принести его тебе?

– Ммм. Что? Ах да. Ладно. Хорошо.

Грейс чувствует, как муж встает с постели. Она плотно прижимает пальцы к закрытым глазам и рывком садится.

Тетя Конни умерла, вспоминает она. Умерла вчера.

Грейс слышит пронзительный вопль сына и голос Кэллума:

– Проголодался, дружок?

Она включает лампу и щурится. Ее руки, лежащие поверх пухового одеяла, выглядят в свете лампы как-то странно, словно чужие. Грейс вспоминает историю об американском альпинисте, которому пришлось ампутировать себе руку, потому что ее придавило валуном. Она представляет, как рвет собственную плоть, усердно отпиливает твердую белую окровавленную кость – спасается.

Появляется Кэллум с ребенком на руках.

Грейс думает: «Уйди, пожалуйста, уйди» – и произносит:

– Иди сюда, милый.

Я точно помню, как Конни говорила, что хочет, чтобы ее похоронили в том прелестном бордовом костюме, который она надевала на свадьбу Грейс.

– Энигма, ты ужасная выдумщица.

– Да ничего подобного! Это было в тот день, когда мы ходили на ланч в «Наследие». Я похвалила ее костюм, и Конни сказала что-то насчет того, что наденет его на похороны.

– Она сказала, что собирается надеть его на похороны Молли Траскер, а вовсе не на свои собственные! Помню, как Конни говорила, что вообще не видит смысла в том, чтобы одевать покойников. Мол, ни к чему понапрасну переводить хорошую ткань. «Я пришла в этот мир голой и уйду из него в том же виде» – вот что она заявила.

– Она шутила, Роза! Надеюсь, ты не собираешься хоронить родную сестру в голом виде?!

– Почему бы и нет? Это ее здорово рассмешило бы.

Марджи Гордон слушает болтовню матери и тети Розы, нарезая к чаю миндальный торт. Чтобы успокоиться, она берет и себе маленький кусочек. Трудно придерживаться диеты, когда предстоит подготовка к похоронам. Маргарет в смятении прикидывает, сколько дел ей придется переделать в ближайшие несколько дней. Так что немного сладкого не помешает.

– Полагаю, Конни где-то записала, во что хочет быть одетой, – разливая чай, говорит она. – Вы же знаете, какая она предусмотрительная.

Была. О господи, просто невозможно представить себе мир без Конни! Кажется, что без ее железной уверенности, безапелляционных заявлений, стремительных решений на острове все развалится на кусочки. От этой мысли Марджи начинает подташнивать. Как они будут теперь обходиться без нее?

Марджи испытала настоящее потрясение, обнаружив вчера утром мертвую Конни: болезненно-серое лицо на подушке, щелки остекленевших глаз, ледяной лоб, до которого ей пришлось дотронуться. На миг Марджи охватило детское желание убежать и позвать взрослых, но, разумеется, взрослой была она сама – пятидесяти с лишним лет, и уже внучка есть, – так что пришлось ей взять себя в руки. А теперь придется позаботиться о похоронах.

– Конни всегда очень шел бледно-голубой цвет. – Роза берет чашку с чаем, и ее рука, покрытая старческими пятнами, заметно дрожит. – Разумеется, не слишком бледный.

У Розы сегодня какой-то беспомощный вид, и это беспокоит Марджи. Даже ее красивый кардиган персикового цвета застегнут неправильно, что совсем не похоже на Розу.

– Конни могла высказать свои пожелания по поводу одежды, когда принесла тот куриный суп с овощами, – говорит мать Марджи, Энигма. Глаза ее блестят от слез, но пышные седые волосы и розовые щеки, свидетельствующие о крепком здоровье, словно бросают смерти вызов. – «Положи это в морозильник, Энигма», – сказала она тогда. Помню, я еще спросила: «Господи, Конни, для чего эти запасы? Разве ты уезжаешь?» Кто же мог подумать, что продукты пригодятся на поминках.

Три женщины умолкают, плечи у всех разом поникают, и Марджи чувствует, как их обволакивает печаль.

– Сегодня вечером Томас встречается с Софи, – говорит она.

– Это хорошо, – откликается Роза. – Интересно, что она скажет?

– Может быть, они снова будут вместе! – оживленно произносит Энигма, с легкостью забывая о том, что у Томаса есть жена и ребенок.

– Ах, мама, не будь смешной, – отрывисто замечает Марджи, которая тоже в глубине души хотела бы этого.

Томас вовсе и не думает злорадствовать, и первые несколько минут свидания в баре «Риджент» протекают удивительно приятно, особенно если вспомнить их последнюю встречу: он тогда вручил Софи бельевую корзину, в которую сложил все ее подарки, письма и открытки, полученные за время романа.

Софи спрашивает Томаса о дочери, и тот рассказывает о ней с гордостью и радостью. Очевидно, он очень счастлив. Он так счастлив, что, пожалуй, ему нет нужды дуться. Он выше обид.

Слушая, как ее собеседник подражает междометиям «р-р» и «мяу», которые превосходно воспроизводит Лили, когда видит собачку или киску («Сама, без всякой подсказки!»), Софи понимает, что всегда будет любить Томаса – чуть-чуть.

Но, глядя на его намечающийся двойной подбородок, она осознает также, что разрыв с ним – не самая большая ошибка в ее жизни. Она не хотела бы оказаться на месте Деборы и сидеть дома с миленькой, рычащей и мяукающей крошкой Лили. Нет, правда, она предпочитает оставаться одинокой Софи, отчаянно нуждающейся в мужчине. Эти откровения приносят ей огромное облегчение, она берет целую пригоршню арахиса и, откинувшись на стуле, с удовольствием внимает Томасу.

Наконец он переходит к делу:

– Так вот, как я уже сказал по телефону, вчера умерла тетя Конни.

– О, мне очень жаль, – говорит Софи. – Она была такой милой старушкой.

На самом деле тетя Конни внушала Софи некоторый ужас, но теперь, когда она умерла, вполне подходит эпитет «милая».