Последний барьер - Дик Фрэнсис

— А это — полковник Бекетт. — Он указал на третьего джентльмена, худощавого, болезненного вида мужчину, который также пожал мне руку, но его рукопожатие было слабым и вялым. Наступило молчание, они рассматривали меня, словно я прилетел из космоса.

— Я в вашем распоряжении, — вежливо сказал я.

— Что ж... раз так, перейдем прямо к делу, — предложил Октобер и подвел меня к покрытому шкурой креслу. — Может быть, для начала выпьем?

— Не откажусь.

Он протянул мне стакан (более ароматного виски я в жизни не пробовал), и все сели в кресла.

— Моих лошадей, — начал Октобер спокойным неофициальным тоном, — тренируют в конюшне, расположенной рядом с моим домом в Йоркшире. Сам я их тренировкой не занимаюсь — приходится часто ездить по делам. Лицензия на работу с лошадьми выдана человеку по фамилии Инскип; помимо моих, в конюшне содержатся и лошади моих друзей. Всего в конюшне сейчас тридцать пять лошадей, одиннадцать из них принадлежат мне. Нам кажется, что лучше всего начать работать конюхом в моей конюшне, а потом, когда приглядитесь к обстановке, переберетесь в другое место, если сочтете нужным. Пока все ясно?

Я кивнул.

— Инскип — честный человек, — продолжал он, — однако не всегда умеет держать язык за зубами, поэтому мы решили, что у него не должно быть никакого повода обсуждать ваше появление в конюшне. Как правило, конюхов нанимает он сам, следовательно, и вас должен нанять не я, а он.

Чтобы создать нехватку конюхов — тогда ваше предложение о приеме на работу будет немедленно принято, — полковник Бекетт и сэр Мэкклсфилд через два дня пришлют в мою конюшню по три жеребца каждый. Это не самые хорошие лошади, но лучшие из того, чем мы сейчас располагаем.

На всех трех лицах появились улыбки. Что ж, им было от чего улыбаться. Штабная работа была поставлена толково.

— Через четыре дня конюхи начнут жаловаться на переработку, и тут появитесь вы и предложите свои услуги. Согласны?

— Вполне.

— Вот вам рекомендации. — Он протянул мне конверт. — От моей двоюродной сестры из Корнуолла, она держит пару охотничьих лошадей. Я договорился с ней, что если Инскип станет наводить о вас справки, она аттестует вас наилучшим образом. Поначалу ваша репутация не должна вызывать сомнений, иначе Инскип просто не возьмет вас.

— Понимаю, — сказал я.

— Инскип попросит у вас страховую карточку и форму для уплаты подоходного налога — обычно эти бумаги человек приносит с последнего места работы. Вот они. — Он передал мне бумаги.

— Понятно, — сказал я. Да, чистая работа, впечатляющая. — Я хотел бы выяснить насчет допинга. Вы говорили, что анализы ничего не показали, но я хочу узнать обо всем поподробнее. Почему вы уверены, что допинг вообще применялся?

Октобер взглянул на Мэкклсфилда, и тот заговорил неторопливым, скрипучим голосом пожилого человека:

— Когда у лошади после финиша изо рта идет пена, глаза вылезают из орбит и она вся в мыле, у вас, естественно, возникает подозрение, что ей ввели какое-то возбуждающее средство. Любителей давать лошадям допинг обычно губит доза, потому что очень трудно определить, сколько именно вещества нужно ввести, чтобы лошадь пришла к финишу первой, не вызвав ничьих подозрений. Если бы вы видели лошадей, у которых мы брали анализы, вы бы поклялись, что им всадили огромную дозу. Но результаты анализов были отрицательными.

— А что говорят фармакологи? — спросил я.

— Они утверждают, что допинга, который нельзя распознать, в природе не существует, — ответил Бекетт.

— Как насчет адреналина? — поинтересовался я.

Стюарды переглянулись, и слово взял Бекетт:

— Почти у всех этих лошадей оказалось довольно высокое содержание адреналина, но по результатам одного анализа нельзя сказать, нормально ли такое содержание для данной лошади или нет. Лошади вообще сильно отличаются друг от друга по количеству вырабатываемого адреналина, и, чтобы определить нормальный выход адреналина для конкретной лошади, ее нужно много раз подвергнуть анализам до и после скачек, а также на разных стадиях подготовки. И лишь когда нормальный уровень известен, можно судить о том, превышена эта норма или нет. Что до практической стороны... Вы, наверное, знаете, что через рот адреналин не вводят. Его впрыскивают, и он начинает действовать мгновенно. Перед стартовыми воротами все эти лошади были абсолютно спокойны. Если лошади ввести адреналин, она проявляет признаки нервозности и возбуждения еще перед стартом. Кроме того, можно внешне определить, что лошади под кожу ввели адреналин, — вокруг места укола волосы у лошади стоят дыбом, и все становится ясно. И лишь если укол сделан точно в яремную вену, тут ничего не докажешь, но сделать такой укол очень сложно, и я уверен, что к нашим случаям он отношения не имеет.

— Специалисты из лаборатории, — вступил в разговор Октобер, — посоветовали нам подумать: а не применялся ли здесь механический раздражитель? Таких способов масса, вам, я думаю, они известны. Например, электрический шок. Жокеи оснащают седла или хлысты скрытыми от глаз батарейками, во время скачки они, чтобы прийти к финишу первыми, подгоняют лошадей токовыми импульсами. Пот лошади — прекрасный проводник. На этот счет мы провели самую тщательную проверку и пришли к выводу, что ни один из жокеев, скакавших на этих лошадях, запрещенным оборудованием не пользовался.

— Мы свели воедино все данные, результаты лабораторных проверок, массу газетных вырезок и вообще все, что может оказаться хоть как-то полезным, — сказал Мэкклсфилд, указывая на три картотечных ящика, стоявших на столе у моего локтя.

— На знакомство с этим материалом и на осмысление его у вас четыре дня, — добавил Октобер, чуть улыбаясь. — Эти дни вы будете жить здесь, комната для вас готова, мой слуга сделает все, что вам будет нужно. К сожалению, я не смогу составить вам компанию — сегодня уезжаю в Йоркшир.

Бекетт взглянул на часы и медленно поднялся.

— Мне пора, Эдвард. — Он окинул меня взглядом, живым и озорным, так не вязавшимся с его болезненным видом. — Вы справитесь. Только надо, чтобы раз-два — и в дамках, ладно? Время работает против нас.

Октобер, как мне показалось, вздохнул с облегчением. Мэкклсфилд еще раз пожал мне руку и проскрежетал:

— С вашим появлением наш план вдруг приобрел реальные очертания... Что ж, мистер Рок, от всей души желаю вам успеха.

Октобер проводил их до парадной двери, потом вернулся и, стоя на другом конце пурпурной комнаты, окинул меня долгим взглядом.

— Все хорошо, мистер Рок, они от вас в восторге.

* * *

* * *

* * *

Наверху, в роскошной, устланной темно-зеленым ковром гостевой спальне с медной кроватью, где мне предстояло прожить следующие четыре дня, я обнаружил, что слуга уже распаковал мои пожитки и аккуратно разложил их по полкам массивного платяного шкафа. На полу рядом с моим брезентовым, отделанным кожей саквояжем стоял дешевый фибровый чемодан с проржавевшими замками. Я с удивлением раскрыл его. Сверху лежал большой запечатанный конверт с моим именем. Я надорвал его и увидел, что он набит пятифунтовыми бумажками. Их было сорок, внутри также лежала записка: «Для благотворительных целей». Я расхохотался.