Волкодавы СМЕРШа. Тихая война - Олег Таругин

Подмосковье. Тренировочный лагерь УОО[4] НКВД СССР. Сентябрь 1941 года

Судьба младшего лейтенанта Гулькина решилась еще в начале июля: выдержав все положенные проверки и потратив на подробные рапорты о событиях первых дней войны кучу казенной бумаги, чернил и нервов – сроду столько писать не приходилось, даже в школе, – Александр стал курсантом специальных курсов при Управлении особых отделов. Среди сокурсников оказалось много пограничников, в основном, так же как и он, вышедших из окружения. Но были и простые красноармейцы, и физкультурники, главным образом разрядники по стрельбе, самбо или прыжкам с парашютом, и бывшие сотрудники органов: Сашка так и не понял, имелся ли некий общий критерий отбора или людей подбирали, исходя исключительно из личных качеств и умений. К немалому удивлению младшего лейтенанта, повстречал он и бойцов из 214-й воздушно-десантной бригады 4-го ВДК[5]. В летних сражениях работы «по специальности» для парашютистов практически не имелось, тактические десанты в тыл противника хоть периодически и проводились, но были редкостью, и их порой задействовали в боях в качестве стрелковых подразделений. С весьма неплохими результатами, кстати.

Впрочем, кое-что объединяло всех: состояние здоровья. Медкомиссия была даже не строгой – жесточайшей. На курсы набирали только тех, у кого медики не нашли ни малейших отклонений от нормы. Балующимся табаком настоятельно рекомендовали избавиться от вредной привычки. Собственно говоря, после начала ежедневных тренировок любители подымить быстро забывали про курево, просто не выдерживая заданных нагрузок. Или покидали лагерь, отправляясь в действующую армию, на фронт. Поступающие откуда сводки, увы, совсем не радовали. Судя по скупым сообщениям Совинформбюро – и куда более развернутой информации с грифом ДСП, которую до курсантов доводили на политинформации каждые несколько дней, после фактического проигрыша приграничного сражения положение на фронтах оставалось крайне тяжелым. В конце июля пал Смоленск, и войска Западного фронта перешли к обороне, всеми силами задерживая продвижение врага к Москве. Тяжелые бои шли под Ленинградом, оказавшимся в кольце вражеских войск. Положение Киева и вовсе было угрожающим; особых сомнений в том, что город на Днепре скоро будет захвачен гитлеровцами, уже ни у кого не оставалось. На юге героически оборонялась Одесса; фашисты рвались в Крым, имеющий стратегическое значение как главная база Черноморского флота и советской бомбардировочной авиации…

Но, несмотря на тяжелое положение на фронтах, лагерь жил своей жизнью, основу которой составляли, разумеется, тренировки. Подъем в половине седьмого, отбой – в десять. Все остальное время занимали теоретические занятия и практика. Планируемый срок обучения – пять месяцев, однако командование сразу предупредило, что в зависимости от положения на фронте он может быть сокращен до трех-четырех. Главный уклон, как сразу же убедился Гулькин, делался именно на практику. За исключением приема пищи и недолгого – лишь привести себя в порядок да письмо родным, если имеются, написать – личного времени. Гоняли их серьезно. В смысле, учили. Помимо лекций и семинаров, занимающих не столь много времени, преподавалась стрельба из любых видов оружия, от пистолета и револьвера до крупнокалиберных пулеметов, минно-взрывное дело, рукопашка, ножевой бой. Парашютная подготовка (первое время – в теории) и радиодело (азы уровня «прием-передача»). Ориентирование на местности и работа с топографическими картами. Оперативная подготовка, расследование и ведение допросов. Вождение автотранспорта и легкой бронетехники, для чего на территории тренировочной базы имелось несколько автомобилей и броневиков как наших, так и трофейных. Маскировка на местности с использованием подручных средств и организация засад. Ну и, разумеется, изучение языка противника. От последних занятий Александр был освобожден, но, видимо, чтобы шибко не расслаблялся, тут же прикреплен к «плавающим» в немецком товарищам в качестве «паровоза».

Разумеется, имелись среди курсантов и представительницы слабого пола. Правда, девушки, из которых в основном готовили радисток и шифровальщиц, размещались отдельно, пересекаясь с парнями лишь изредка, то на стрельбище, то в спортгородке. Личные контакты и знакомства командованием хоть прямо и не запрещались, но категорически не приветствовались. Как кратко и жестко объяснил куратор группы Александра, подтянутый мужик лет сорока, настоящего имени и фамилии которого не знал никто, только непонятный и определенно не соответствующий реальному возрасту оперативный псевдоним «Старик»:

– Поймите, мужики, радист особой группы – носитель военной тайны высшего уровня. Он знает шифры, позывные, особенности работы на ключе, алгоритмы шифрования – и все такое прочее. В плен ему никак нельзя. Ни живым, ни раненым. Только мертвым, да и то нежелательно. И наши девчонки это отлично понимают. При малейшей угрозе захвата они ОБЯЗАНЫ подобное предотвратить. Любой ценой. Уничтожить рацию, шифроблокнот… и оставить для себя последний патрон или гранату. Это не жестокость, а вынужденная необходимость; это – цена нашей будущей победы! Просто представьте себе, ЧТО сделают немцы с этими девочками, если они попадут к ним в лапы! А они при этом не остановятся ни перед чем, поверьте. На следующем занятии я покажу вам фотографии. Эти кадры никогда не попадут в советские газеты или журналы, потому что есть вещи, которые не должен видеть никто. ВЫ – ДОЛЖНЫ. Видеть и помнить. Чтобы лучше понять, какие нелюди пришли на нашу землю и что они на ней творят! Поэтому никаких личных привязанностей, никаких чувств, никаких шур-мур. Война жестока, но даже на войне бывает место любви. Но в нашей с вами войне – нет. У нас своя война, особенная. Обдумайте мои слова и сделайте соответствующие выводы. Вот победим – тогда и чувствам своим дадим волю. А пока – нельзя. Все, тема закрыта раз и навсегда. Это ясно? Вопросы?

Разумеется, никаких вопросов не имелось, вообще ни единого. Курсанты просто не ожидали подобной прямоты. Почти все из них уже успели повоевать, видели смерть и кровь, убивали сами и теряли боевых товарищей, познали горечь поражений первых месяцев этой страшной войны. Но от слов куратора веяло таким холодом… и с трудом сдерживаемой болью, что казалось просто немыслимым задавать какие-то вопросы…

«Старик» лишь невесело ухмыльнулся, отчего лицо его, изуродованное длинным, на всю щеку, ветвистым шрамом, на миг приобрело зловещее выражение, словно у канонического пирата из приключенческих книжек:

– Не мы начали эту войну, но нам ее заканчивать, больше некому. Потерпите, мужики, налюбитесь еще. Столько людей гибнет… любовь нам всем еще ох как понадобится. Все, коль вопросов не имеется, разойдись.