«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма - Винсент Ван Гог

чтобы ты приехал сюда или в Лондон.

Благодарю тебя за письмо, которое я получил сегодня утром, и за стихотворение Рюккерта. У тебя есть другие его стихи? Мне бы хотелось почитать и их тоже. Если представится возможность, я пошлю тебе французскую Библию и «О подражании Христу». Возможно, это была любимая книга той женщины, которую написал Ф. де Шампень; в Лувре есть портрет ее дочери, монашки, также кисти Ф. де Ш., на стул рядом с собой она положила «О подражании Христу».

Папа однажды написал мне: «Как ты знаешь, те уста, что произнесли „будьте просты, как голуби“, тут же добавили: „и мудры, как змеи“». Ты тоже помни об этом и верь мне, остаюсь навсегда

твой любящий брат Винсент

У тебя в магазине есть репродукции картин Мейсонье? Рассматривай их почаще, он писал мужчин. Возможно, ты знаешь «Курильщика у окна» и «Молодого человека за обедом».

046 (36a). Тео Ван Гогу. Париж, четверг, 9 сентября 1875, или около этой даты

Дорогой Тео,

ты не ожидал получить свое же письмо, не правда ли?

Нет, мой мальчик, это не тот путь, по которому следует идти.

Смерть Вехюйзена, конечно, печальное событие, но печально оно по другой причине, а не по той, о которой ты говоришь. Держи глаза открытыми и старайся стать сильным и решительным. Та книга Мишле предназначалась ему?

Тео, я бы хотел сделать предложение, которое тебя, возможно, удивит. Больше не читай Мишле и никаких других книг (кроме Библии) до тех пор, пока мы вновь не увидимся на Рождество, и делай так, как я тебе говорю, – чаще проводи вечера у ван Стокума, Борхерса и др. Полагаю, что ты не пожалеешь, ты почувствуешь себя гораздо более свободным, когда начнешь придерживаться этого распорядка.

Будь осторожен с теми словами[11], которые я подчеркнул в твоем письме.

Да, конечно, тихая грусть существует, слава богу, но я не знаю, дозволено ли нам уже ее испытывать, – ты видишь, я пишу «нам»: у меня прав не больше, чем у тебя.

Папа написал мне в последнем письме: «Грусть не причиняет боли, но заставляет нас смотреть на вещи более святым взглядом». Это настоящая «тихая грусть», чистое золото, но мы к этому еще не готовы и долго не будем готовы. Давай сохранять надежду и молиться о том, чтобы этого достичь, и верь мне, остаюсь навсегда

твой любящий брат Винсент

Я прошел чуть более долгий путь, чем ты, и уже сейчас понимаю, что, к сожалению, слова «la jeunesse & l’adolescence ne sont que vanité»[12] почти полностью справедливы. Так что будь молодцом, старина, крепко жму тебе руку.

049 (38). Тео Ван Гогу. Париж, пятница, 17 сентября 1875

Париж, 17 сент. 1875

Дорогой Тео,

восприимчивость, даже утонченная восприимчивость к красоте природы – не то же самое, что религиозное чувство, хотя я полагаю, что они тесно связаны друг с другом. То же самое относится и к восприятию искусства. Не слишком втягивайся в него.

Важнее всего сохранять любовь к делу и к своей работе и уважительное отношение к господину Терстеху – позднее ты поймешь, почему он этого заслуживает. Однако не стоит слишком усердствовать и в этом.

Почти все восприимчивы к природе, кто-то меньше, кто-то больше, но лишь немногие чувствуют, что Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине. Папа – один из этих немногих, а также мама, и я полагаю, что дядя Винсент тоже.

Ты знаешь, что написано: «И мир проходит, и величие его»[13], а с другой стороны, сказано также, что «часть, которая не отнимется», «сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную». Давай также молиться о том, чтобы мы в Бога богатели. Однако не размышляй слишком долго на эти темы – они со временем сами прояснятся для тебя – и делай то, что я тебе посоветовал. Давай помолимся, чтобы на нашу долю выпало стать нищими духом, чье есть Царство Небесное, рабами Божьими. Ибо мы еще не являемся ими, ведь зачастую у нас в глазу есть бревна, о которых мы не подозреваем; давай помолимся, чтобы наше око стало чисто, тогда и мы будем совершенно чисты.

Кланяйся от меня Роосам и тем, кто будет спрашивать обо мне, и верь мне, остаюсь навсегда

твой любящий брат Винсент

055 (42). Тео Ван Гогу. Париж, понедельник, 11 октября 1875

Goupil & Cie

Editeurs Imprimeurs

Estampes Françaises & Étrangères

Tableaux Modernes

Rue Chaptal, 9, PARIS.

Succursales à la Haye, Londres, Berlin, New-York[14]

Париж, 11 октября [187]5

Дорогой Тео,

спасибо за твое письмо, которое я получил сегодня утром. В этот раз я хочу тебе написать так, как делаю не часто, а именно хочу обстоятельнее рассказать о своей жизни тут.

Как ты уже знаешь, я обитаю на Монмартре. Здесь же живет молодой восемнадцатилетний англичанин, служащий фирмы, его отец – лондонский торговец предметами искусства, и, вероятно, впоследствии юноша перейдет в фирму своего родителя. Он еще никогда не жил вне своего дома и в первые недели пребывания здесь был ужасным недотепой: например, он ел утром, днем и вечером хлеб за 4–6 су (заметь, хлеб здесь дешев), дополняя это несколькими фунтами яблок и груш и т. д. Несмотря на это, он худой как щепка, с рядом крепких зубов, большими алыми губами, блестящими глазами, большими оттопыренными ушами, обычно красными, очень коротко стриженными черными волосами и т. д. и т. д.

Уверяю тебя, совершенно иное существо по сравнению с «Дамой» Филиппа де Шампеня. Поначалу над этим молодым человеком все потешались, даже я. Но постепенно он мне полюбился, и теперь, поверь, мне очень приятно проводить вечера в его обществе. У него совершенно наивное и неиспорченное сердце, и он очень хорошо работает в фирме. Каждый вечер мы вместе идем домой, перекусываем чем-нибудь в моей комнате, и оставшуюся часть вечера я читаю вслух, в основном Библию – мы собираемся прочесть ее целиком. Утром, между 5 и 6 утра, он приходит меня будить; мы завтракаем в моей комнате и около 8 часов отправляемся на работу. В последнее время он пытается быть более умеренным в еде и начал собирать гравюры, с чем я ему помогаю.

Вчера мы с ним побывали в Люксембурге[15], и я ему показал картины, которые меня больше всего привлекают. Воистину «Ты утаил это от мудрых и разумных и открыл то младенцам!»:

Ж. Бретон: «Одна», «Освящение пшеницы», «Возвращение сборщиков пшеницы»;

Брион: «Ной», «Паломники на гору Сент-Одиль»;

Бернье: «Поля зимой»;

Каба: «Пруд» и «Осенний вечер»;

Эмиль Бретон: «Зимний вечер»; Бодмер: «Фонтенбло»;

Дюверже: «Труженик и его дети»;

Милле: «Церковь в Гревиле»;

Добиньи: «Весна» и «Осень»;

Франсе: «Конец зимы» и «Кладбище»;

Глейр: «Утраченные иллюзии» и Гебер: «Христос в оливковой роще» и «Малярия», а также Роза Бонёр: «Пахота» и т. д.

Еще картина одного художника (я не могу вспомнить его имени): монастырь, где монахи принимают чужестранца и вдруг замечают, что это Иисус. На стене монастыря написано: «L’homme s’agite & Dieu le mène. – Qui vous reçoit, me recoit & qui Me reçoit, reçoit celui qui m’a envoyé»[16].

На службе я берусь за все, что может рука делать, такова наша работа на всю жизнь, мой мальчик, лишь бы я мог ее выполнять, прилагая все силы!

Сделал ли ты то, что я тебе советовал: убрал ли подальше книги Мишле, Ренана и т. д.? Я уверен, что таким образом ты быстрее обретешь покой. Не стоит забывать пассаж Мишле о женском портрете Ф. де Шампеня, помни также и Ренана, но все же отложи их. «Нашел ты мед – ешь, сколько тебе потребно, чтобы не пресытиться им и не изблевать его» – так или примерно так написано в Притчах. Известен ли тебе Эркман Шатриан: «Новобранец», «Ватерлоо», «Тереза» и, главное, «Друг Фриц»? Прочитай их еще раз, если сумеешь достать. Жизнь хороша разнообразием (при условии, что мы все же по большей части заботимся лишь о простой пище; не просто так сказано: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день»), и тетива лука не может быть натянута вечно. Не обижайся на меня за то, что я разъясняю то одно, то другое. Я знаю, что и ты разумен. Не считай все положительным и научись сам видеть разницу между