Чужое тело, или Паззл президента - Зиновий Юрьев

В дверь постучали, и вошел Костя.

— Добрый вечер, шеф, — улыбнулся он. — Похоже, вы не ошиблись. Там внизу два опера вахтера допрашивают.

— А что случилось?

— Эту сестру вашу нашли недалеко от больницы. Сбита машиной. Насмерть.

— А как…

— Ну, во-первых, она в больничном комбинезоне или как там он у них называется. А во-вторых, у нее на груди табличка с именем. Так что догадаться, где она работает, труда особого не составляло.

— Господи, — вздохнул Петр Григорьевич, — полчаса назад она сюда входила…

— Садись в кресло, Костя. И слушай. Как ты думаешь, что у меня?

— В каком смысле?

— Ну, по какому поводу я здесь валяюсь.

— Не знаю, Петр Григорьевич, мало ли что у человека может быть…

— Мало, Костя, не покажется: рак у меня. И рак тяжелый. И нет, чтобы явиться при полном параде, чтобы дворецкий объявил торжественно: его онкологическое высочество господин рак изволили прибыть. Прошмыгнул тихонечко сексотом и начал свое черное дело. А теперь уже и приговор вынесен, и обжалованию он не подлежит. Доктор говорит, осталось мне дней пребывания на этом свете не так много, меньше года.

Костя как-то сразу осел, широченные его плечи опустились, и глаза начали набухать слезами.

— Да как же так, Петр Григорьевич, — взмолился он, — как же так… Да вы… Да не может того быть… Как же так…

— Да вот так. И ничего тут не поделаешь, старухе с косой взятку не подсунешь, и протекцию никто тебе не составит. Это американцы когда-то называли кольт великим уравнителем. Мол, с его помощью любой ближнего своего всегда укокошить может. Настоящий-то уравнитель — это не кольт. Это, Костя, смерть. Уж с ней-то никому еще договориться не удавалось. Менталитет, наверное, у нее другой, не то что у наших чиновничков… Теперь слушай меня внимательно. О себе и своем будущем не думай. Даже если компания ликвидируется или попадет в чужие руки, которым ты нужен не будешь, ты не пропадешь. Я включу тебя в завещание, и ты после моей смерти получишь изрядную сумму, которой, думаю, хватит на то, чтобы открыть свое собственное охранное агентство или что ты там еще надумаешь.

— Да что такое говорите, шеф, я этого и слушать не хочу.

— Хочешь не хочешь, а придется. Мне тоже много чего не хотелось бы. Мне ты эти все оставшиеся месяцы будешь нужнее, чем когда-либо. За компанию нашу уже давно подковерная борьба идет. Ты ведь Фэна знаешь?

— Фэн Юйсяна? Конечно. Он ведь ваш крупный акционер.

— Именно. У него не только восемнадцать процентов акций, он довольно богатый человек. Сам ли он нашим бизнесом интересуется или за ним какие-то другие интересы, китайские или какие-нибудь еще, в данном случае не так важно. Он еще год назад сделал мне предложение купить всю нашу компанию «РуссИТ» за восемнадцать миллионов долларов…

— Ничего себе…

— Не так, кстати, Костя, много. Я продавать компанию не собираюсь. А остальные акционеры, главным образом, мой зам Юрий Степанович, во сне видят, как бы куш ухватить побольше и слинять куда-нибудь побыстрее и подальше.

Китайцы, Костя, в отличие от нас народ издревле торговый и считать умеют. Впрочем, и работать тоже. Китайцы, как ты знаешь, давно уже с головой нырнули в информационные технологии. Какой компьютер или ноутбук ни возьмешь, будь то «Хьюлетт-Паккард» или «Делл», или «Компак», да любой, практически, глянь, а на нем табличка «мейд ин Чайна». В основном всё это продукция лицензионная, включая и периферию, всякие там мыши, клавиатуры и тому подобное. А хочется и свои разработки иметь. Я внятно говорю?

— Всё понятно, Петр Григорьевич.

— Ты нашего Вундеркинда встречал?

— Яшу Свирского? Конечно.

— Не знаю, гений ли он или просто талант — не знаю. Знаю лишь, что он еще до окончания своего Физтеха сделал замечательную разработку. Причем хватило у него ума, а может, глупости, кто знает, в Силиконовую долину в США, куда его сманивали, обещая царские заработки, не податься, а остаться на нашей благословенной родине. Конкретнее, у меня. И я это ценю.

Я, Костя, по образованию заурядный инженер-технолог, по воспитанию — заурядный совок. Просто вырвала меня, как, впрочем, и миллионы других, из привычной колеи Горбачевская перестройка, а затем и крах всего, на чем держалась наша благословенная держава. И пошел я, не совсем уже молодой инженер, с тремя такими же гавриками как я на так называемую укрепку. То есть ходили мы по домам и укрепляли хлипкие двери совковых домов, потому что их и здоровый ребенок мог запросто плечом вышибить, не говоря уже о профессионалах. Обшивали торцы дверей металлическими полосками, вставляли в них металлические штыри, которые входили в пазы. Мы их в дверных проемах высверливали. Что-то зарабатывали, хотя смотрели на нас, как смотрят у нас на сантехников, сам представляешь. А то и просто гнали. Мне потом эти тяжеленные дрели-перфораторы, которыми мы пользовались, долго по ночам снились. Только заснешь, а она в голове бу-бу-бу. И в носу явственно так запах пыли и известки.

Потом подался в челноки. Россия — Турция — Россия. Три часа лета до Стамбула, аэропорт Ататюрка, виза на месте. Двадцать пять километров — и ты в царстве невиданного страной победившего, прошу прощения, проигравшего социализма, барахла. И набивай свои матерчатые тюки сколько влезет и сколько у тебя оборотного капитала имеется. За несколько месяцев челночного нашествия русский в Стамбуле уже понимали лучше, чем английский. Местные лалельцы — это жители торгового района Лалели — к нам обращались «коллеги». А к оптовикам покрупнее — «брат». Торговое, так сказать, братство. А поближе к морю, где яростно выторговывали каждую копейку рядовые, так сказать, челноки, — и вовсе «братан».

Набитые ширпотребовским барахлом тюки мы перебинтовывали скотчем, чтоб не лопнули, и нагружались ими так, что и крепкий осел не выдержал бы. Но человек — не осел — всё вынесет. Я в те годы, Костя, ослам очень даже завидовал. Ослу что? Что навьючили на него, то и понес. Тяжело, конечно, зато голова ослиная свободна. Гонят тебя из пункта А в пункт Б. Только ноги переставляй. И все дела. Думай хоть об ослиной доле, хоть о еде, хоть об ослице какой-нибудь. А ты мало того, что семью потами обольешься, пока допрешь свой груз из Стамбула в Москву, так еще и продать его надо с выгодой, когда народишко наш только на то заточен, чтобы отнять твой товар или хотя бы на худой конец надуть клиента. Наши далекие предки еще грамоте не знали, зато твердо усвоили: не обманешь — не продашь. Так что многие тогда вспоминали стародавнюю присказку: торговали — веселились, подсчитали — прослезились.

Ты, Костя, прости за длинные рассказы. Никогда я никому этого не рассказывал, а перед уходом надо ж кому-нибудь жизнь свою рассказать… Не то чтоб была она так уж интересна или нравоучительна, по тем временам вполне заурядная жизнь, и отличало ее от других только одно. Что была она моя, а не чужая.