Из серии «Зеркала». Книга 2. Основание - Олег Патров

так плох, как считал следователь, просто жил на своей волне, с которой не всем было по пути. И в отличие от большинства взрослых Краур не боялся быть откровенным, говорить о серьезных вещах.

«Я нашел свое место в мире. И ты, пока не найдешь своего, можешь быть просто рядом».

И как после всего этого он мог предать отца?!.

— Значит, в этой части — тупик, — огорченно заключил следователь. — Придётся перейти к чему-то более сногсшибательному. Не обижайся, малыш: я из всех сил пытался отнестись к тебе трепетно и нежно, ведь мы с тобой почти одной крови, но ты не предоставил мне ни тени шанса.

— Делайте, что хотите, — безразлично ответил Джиа. — Если снимите с меня ошейник, я могу показать вам уморительный фильм, прямо в вашей голове, и оставлю за вами авторские права.

Следователь задумчиво постучал ручкой по столу.

— Забавная штука эта телепатия, — наконец, после продолжительной паузы, произнес он. — Интересно, что твой отец сделает, когда узнает, что Сарра не его дочь?

— Отец никогда не прикасался к мыслям матери, — привычно пояснил Джиа — и вздрогнул.

— Что же ты затих, сынок? Ты же такой сообразительный. Умный, независимый, тебе ничего не страшно. «Оставьте все ваши уловки» — ты так выразился? Я вот думаю, не прогуляться ли мне возле вашего дома. Разумеется, после суда, когда дело будет официально закрыто, и твой отец вернется в родную постельку.

Глаза, уши, рот, щеки, живот, прокуренные пальцы — казалось, у следователя не осталось ни частицы тела, которая бы не хохотала над Джиа.

— А ведь я обыграл тебя, парень. Ты — у моих ног.

И все же он не был злым: вышел, дав возможность Джиа наедине с собой составить нужные показания, хотя мог еще немало полакомиться.

— Спасибо.

«Когда-нибудь еще ты скажешь мне спасибо…»

Дверь закрылась за его спиной, и Джиа до крови прокусил руку.

«Мама!»

«Семья — самое дорогое, что у нас есть. Береги ее», — говорила она ему.

Время — вот, что было по-настоящему дорого. И время работало против него. Тик-так, тик-так…

Джиа было больно, но он не хотел плакать.

«Что ты наделала, мама?!. Что наделала…»

Шаг шестой

10

Краур больше не мог доверять сыну. Горькие, но заслуженные слова Джиа принял с молчаливым смирением.

«Можешь уйти в любой момент,

но, если останешься,

живешь по моим правилам».

Безумие. Если бы он хотя бы догадывался, что задумала его мать и насколько она осознавала последствия…

Джиа мучил себя, но из дома не уходил. Отец с ним не разговаривал, мать снова была беременна и вязала носочки — и он не решился ее тревожить.

Пятнадцать лет Рабочей пустоши — таков был приговор — а потом, через два года, семь месяцев и восемь дней отец вернулся, и никто не предупредил Джиа об этом.

Стоило ли верить хоть кому-нибудь в этом мире?..

«Ты забыл, как работает система? Они получают то, что хотят — и едут по твоим костям дальше».

Так учил его отец, рассказывал о негласных правилах, по которым устраиваются люди, — а Джиа — он предал его. Предал самого дорогого для себя человека. Чтобы защитить Предателя.

Краур сильно злился на сына, и Джиа это отлично чувствовал: он буквально увядал под палящим гневом. Не давать ни жить, ни умереть: уничтожать молчанием и дистанцией в мире, где у Джиа не было других друзей, можно было не хуже, чем доброй удавкой за шею.

— Отец, прости, — следовало сказать Джиа в тот злополучный вечер и объяснить все на чистоту. Но он не смог. Он чувствовал себя виноватым, поэтому не защищался от гнева отца. Но и сказать правду он ему не смог, потому что не придумал ничего лучше, чем умолчание, потому что был дураком…

А был ли?..

Джиа не был уверен ни в чем. Отец был ревнив и мстителен. И виновные всегда должны быть наказаны, если это свои люди. Чужим Краур с равнодушной легкостью прощал многие пороки.

«Так не может продолжаться вечно: или я, или он».

«Я должен придумать финал до того, как мы пересечем финишную ленту».

Джиа бессмысленно изматывал себя различными вариациями на тему…

«По крайней мере, у отца с матерью все хорошо. И отец по-прежнему любит Сарру».

«Если останешься в доме, живи по моим правилам».

Джиа и не подозревал: какое это тяжелое наказание — изгнание, особенно когда физически тебя никуда не выгоняли. Напротив, он мог уйти сам, в любой момент. Но как жить, если ты никому не нужен; если люди, которые знают тебя лучше всех, которые понимают тебя, в которых течет такая же, как у тебя кровь, — не просто далеко — они отвернулись от тебя, и ты не можешь ни рассчитывать на них, ни помочь им.

— Только не говори матери, — стоя на коленях, умолял он отца. — Она не простит.

Но Краур был непреклонен.

— Встань. Я не люблю юродствующих.

«Джиа, ты?!.»

Забавно. Они с матерью не разговаривали на ментальном уровне друг с другом с тех пор, как Джиа исполнилось три года.

«Как ты мог…»

«Ты первая начала. Сарра… Остен…»

Они не договорили. Их затянувшееся молчание могло показаться подозрительным Крауру, а рисковать они не могли.

«Не искушай зверя в берлоге его…»

В этом безумном обмене обвинениями не хватало только отца — и получилась бы маленькая атомная бомба.

«Обезьяна с динамитом танцует вокруг рождественского костра», — Джиа не предполагал, что когда-нибудь унизиться до такой роли, но обстоятельства понукали — и ему пришлось забыть о гордости.

«Только бы не сорваться…», — как заклинание, повторял он по ночам, а ночи становились все длиннее и глуше.

«Сама судьба привела меня сегодня домой пораньше».

Джиа очнулся, лишь когда увидел кровь на шеи и груди матери.

11

Отец окончательно взбеленился, когда почувствовал запах чужого мужчины в доме.

Человека?!.

Остен…оказался тупым и упрямым идиотом и притащился к матери, чтобы выяснить, чьего ребенка Она носит под сердцем. Самоубийца!..

С таким же успехом он мог лечь под сопла ракетного двигателя.

«И пусть ни один из вас не читает мысли другого, дабы не распались узы на радость и на горе, от сего мгновения и до конца жизни перед лицом свидетелей, связывающие этого мужчину и эту женщину…»

Неправда, что не было способа освятить узы запретного брака: люди веками обходили запреты. Судя по фотографиям, свадебная церемония Крауров была очень красивой.

«Да будет сказано все, что должно быть узнано…»

«Это мой ребенок или… Мой?!.»

Они с