Спасти Москву! Мы грянем громкое "Ура!" - Герман Романов

Константин Иванович Ермаков родился через шестьдесят один год после Фомина. Отставной подполковник спецназа, прошедший многие «горячие точки» 1980–1990 годов, от Афганистана до Чечни, разбитый ранами и болезнями инвалид, он тоже оказался не в своем времени, в декабре 1919 года на Кругобайкальской железной дороге.

В отличие от Фомина, который «перенесся» телесно, душа и разум Ермакова в результате шаманского камлания в священном для бурят месте на берегу озера Байкал оказались в теле спившегося ротмистра Арчегова, его полного тезки, что командовал дивизионом бронепоездов в войсках «забайкальского властелина» атамана Семенова.

Время было крайне тяжелым — Белое движение в Сибири агонизировало, а Верховный правитель адмирал Колчак с золотым запасом фактически был взят чехами под арест.

Армия волжского героя генерала Каппеля медленно продвигалась к Красноярску, оставляя в пути сотни замерзших эшелонов, тысячи умерших и больных, а в Иркутске, в довершение трагедии, подняли восстание эсеры, организовав Политцентр.

Все могло произойти как в реальной истории!

Чешские интервенты тогда отдали золото большевикам за беспрепятственный пропуск своих многочисленных эшелонов, набитых под завязку награбленным в России добром, длинной лентой обожравшегося удава вытянувшихся на Транссибе.

Остатки армии генерала Каппеля с неимоверными трудностями добрались до Читы, потеряв в ледяном походе своего командующего. Адмирала Колчака красные расстреляли прямо на льду в устье реки Ушаковки, что впадает в Ангару, и скинули труп в прорубь.

Так бы все и произошло, если бы ни одно но…

В теле ротмистра Арчегова оказался другой человек, офицер с боевым опытом не начала, а конца XX века, а ведь это совсем иное дело.

Бронепоезда вместо бесцельного стояния на путях стремительно рванулись на Иркутск, захватив стратегически важные туннели Кругобайкальской железной дороги, а затем прорвались к Иркутску, нанеся поражение чехам и разгромив воинство Политцентра.

И тут маховик истории, бешено раскрутившийся, пошел в противоположную сторону, меняя картину привычной истории.

К власти было возвращено Сибирское правительство Петра Васильевича Вологодского, распущенное годом ранее в угоду формирования Всероссийской Директории, в которой заседали эсеры, отодвинутые потом от власти военным переворотом, приведшим на пост Верховного Правителя адмирала Колчака.

Произведенный в полковники Арчегов был назначен командующим спешно формируемой Сибирской армии, которая немедленно начала наступление на Красноярск, соединившись там с отступавшими войсками генерал-лейтенанта Каппеля.

Зарвавшиеся в безостановочном наступлении дивизии 5-й Красной армии латыша Эйхе были по частям, одна за другой, безжалостно разгромлены перешедшими в контратаку белыми и сибиряками, которые одним рывком дошли до самого Омска.

И эта победа тут же аукнулась и на юге России. Войска генерала Деникина, с донскими и кубанскими казаками, откатившиеся от Тулы до Черного моря, получив известие о чудесном воцарении Михаила Александровича и о победном марше сибиряков обратно к уральским горам, воспрянули духом. И стали искать спасения не в панической эвакуации из Новороссийска в Крым или Турцию, а в яростном отстаивании оборонительных позиций по Дону и Маныче. А там удержались, кое-где перейдя в решительное контрнаступление против зарвавшихся красных.

История изменилась — большевики рано начали праздновать победу, тем горше для них стали поражения. Власть СНК зашаталась, и, чтобы выиграть время для собирания свежих сил, Ленин и Троцкий пошли на заключение перемирия, тем самым боевые действия были остановлены, и армия Деникина удержалась на юге России.

История несчастной страны приняла совсем иной характер, чем тот, о котором Арчегов-Ермаков рассказывал воскресшему от смерти последнему российскому императору.

Все обернулось как нельзя к лучшему, словно в чудесной сказке со счастливым концом. Михаил Александрович искренне надеялся, что энергичный военный министр Сибирского правительства и инспектор ВСЮР продолжит свою кипучую деятельность, а тут раздались эти предательские выстрелы, оборвавшие его жизнь.

В такой момент!

Информацию о покушении пока удалось если не замять, то локализовать. Сдерживая порыв немедленно бежать к смертельно раненному генералу, Михаил Александрович продолжал спокойно восседать в ложе рядом с греческим королем, переговоры с которым и без того потрепали нервы и отняли много сил, со свитою и высокопоставленным окружением.

Он даже натянуто улыбался ставшими резиновыми губами, с деланым весельем шутил, продолжал вести беседу со своим венценосным кузеном. И кое-как дождался конца оперы, но даже и тогда сдержал в себе растущую снежным комом в душе тревогу.

Чинно попрощавшись с греческим королем и его свитою, он бросился на автомобиле в госпиталь, получив по пути известие о вспыхнувшей по Днестру перестрелке между русскими и румынскими войсками…

«Господи милостивый! Что же я скажу Нине Юрьевне?! Что я ей смогу сказать?!»

Вспомнив о жене Арчегова, что, по сути, спасла ему жизнь, император похолодел, чувствуя, как волосы встают дыбом. Женщина должна была родить на днях, а столь жестокое известие ни в коем случае не должно быть получено в Иркутске.

Михаил Александрович стряхнул с себя отупение, вызванное столь тяжелой утратой, собрал в кулак душевные силы и решил немедленно отдать нужные распоряжения.

— Удивительно крепкий и живучий организм, я такого еще не видел, ваше величество…

Голос лейб-медика чуточку дрожал, и именно эта интонация встряхнула изумленного монарха, и он мгновенно потерял хваленую, вбитую за годы жизни в Англии, где великий князь оказался в ссылке за морганатический брак с Натальей Шереметьевской, выдержку.

— Так Костя жив?!

Голос на высокой ноте сорвался в петушиный клекот, а цепкие пальцы монарха, мертвой хваткой вцепившись в сюртук, крепко тряхнули изумленного таким поведением врача.

— Так он жив?!

Михаил Александрович чуть ли не кричал и в волнении перешел на «ты», чего он никогда не делал.

— Да не молчи ты, Алексей Владимирович, не молчи, ради бога! Генерал жив, я тебя спрашиваю?!

— Вы сильно переживали, задумались, государь, а потому совершенно не слушали меня, — доктор плавным, но сильным нажатием ладоней освободился от крепкого захвата.

— Я же говорил вам, что состояние раненого крайне тяжелое, но стабильное. И если в течение трех дней не последует летального исхода, то мы можем, государь, надеяться на лучшее.

— Слава Господи!

Михаил Александрович истово перекрестился на икону и тут же насел на врача, спрашивая того с прорвавшейся в голосе, и безумной в своей горячности, надеждою.

— Он может поправиться?!

— Вероятно, но об этом говорить преждевременно. Константин Иванович сейчас без сознания, возможно, это и к лучшему… Но если он впадет в кому, то последствия могут быть самыми печальными, — глаза врача сверкнули и в нем неожиданно прорезался обычный человек. — Хотя куда же хуже, и так за жизнь, почитай, одним только мизинцем уцепился, даже ногтем, если говорить честно. Удивительно живучий организм, другой бы давно прекратил функционирование…