Сука - Мария Лабыч

Что это? Казалось, я все понимаю, но не могу остановиться. Не первую минуту я думаю, что качусь без тормозов, и мне нужна затрещина повесомей…

– Отставить разговоры! – вдруг крикнул Ушаков.

Голос его прозвучал тонко и визгливо, будто гавкнул молодой щенок. Мы обсмеяли это истерично, но вскоре иссякли досуха. Встала скрипкая тишина.

– Довгань, наверх. Смените Гайдука. Сотник, что со связью? – без эмоций продолжал Ушаков.

– Ноль. Нету, – прошептал осипший Сотник.

Командир кивнул, будто не сомневался.

– Наверх с трубой. Составьте компанию Довганю. И продолжайте вызывать! Остальным отбой. Всем остальным отдыхать! Выдвигаемся с наступлением темноты. Попытаемся снять своих с высоты. После всем составом поднимемся обходной тропой и в ночь будем возвращаться к нашему блокпосту.

Коротко вскинулась волна агрессивного раздражения и схлынула в досаду больше на себя, чем на приказ.

Бойцы разлеглись на сырых досках пола. Отсеков у нашего убежища было достаточно для всех. Но большинство ребят осталось плотной группой. Я выбрала пустой отводок и легла одна за тонкой дощатой перегородкой.

Смерть.

«Всем отдыхать».

Вот она, здесь и теперь. За ближней деревянной переборкой притихла в позе мертвой бабки. Ждет. Требует меньше секунды.

«Всем отдыхать. Вы можете понадобиться. А может – нет… не суетитесь, вы уже мертвы!»

Я ведомый.

Нет, мы не на прогулку шли. Мы здесь, чтоб защищать единство Страны. Не на словах, а въяве подставляясь под огонь противника. В бою! Но лечь тут, на пригорке, с тремя дырками поперек? Впустую, не успев увидеть неприятеля в глаза?! Как могло выйти, что взвод в собственном тылу за минуту потерял четверть состава? Как же срочники, а их во взводе три из четырех?! В том, что они здесь, их воли нет! Они погибли только потому, что в паспорте им больше, чем восемнадцать, но все же меньше двадцати восьми.

Кто так решил?

Я лишь ведомый.

Мы оказались не готовы.

Чья это ошибка?

Я – ведомый. Думать – не мое!

Но думалось, думалось, думалось.

«Геройски… героически», – тикало в голове.

Те трое на уступе. Они погибли в бою. Вне сомнений, героически. Только вряд ли успели что-либо понять!

Нашей боевой задачей было пополнить расчеты артиллерийской батареи, базировавшейся на освобожденной от врага и зачищенной территории за два десятка километров от новой линии соприкосновения с силами сепаратистов.

Нас было двенадцать, и девять теперь.

Этого не должно было случиться. Всего Этого Не Должно Было Случиться!

Мысли пухли, распирая виски, я не могла остановить их путаный поток, как привыкла делать при других обстоятельствах. Безотчетно я грубо набросала план ситуации, в которой пулеметчик не был случайным одиночкой.

Всплыли в памяти слова капитана «Вы входите в кишку». Что, если за нашей спиной противник успел передислоцироваться и отрезал нам путь к отступлению? И нет связи… вразумительного финала мой план так и не получил.

Вдруг Котов хмыкнул, потянулся за пределы скупого светлого кружка от керосинки и из полумрака пнул поближе канистру с самогоном.

– Опа!

– Ты ничего не перепутал? – ровно уточнил Ушаков.

– Не, командор. Мы так, понюхать. По полтосу в одно лицо. Готов вторично за сегодня взять роль королевской собаки.

Ушаков кивнул и отвернулся. Не поддержал, но и не запретил. Я удивилась благодарно. Алкоголь спутал чутье, и я перестала поочередно думать то о неведомом стрелке из леса, то о тихой соседке на полу за стенкой.

Мне шестнадцать.

– Здравствуй.

– Здравствуйте.

– Погромче.

– Здравствуйте.

(Не чесаться. Дышать носом.) Я сжимаюсь в плотный ком и поднимаю глаза. Шесть человек против одной. Одним взглядом я не могу собрать всех лиц.

– Как тебя зовут?

– Дана Бойко.

– Хорошо, Дана. Сколько тебе лет?

– Шестнадцать лет, шесть дней и два месяца.

– Достаточно сказать «шестнадцать лет».

(Не чесаться. Соглашаться безоговорочно.)

– Шестнадцать. Лет.

– Хорошо. Какая твоя любимая книга?

– Про муми-троллей.

– Ну-ну-ну. Подумай хорошо.

– Хорошо.

– Ты подумала?

– Хорошо подумала.

– И? Какая тебе нравится?

Они хотят из учебника.

– Тогда Гоголь.

– Что из Гоголя?

– Из Гоголя – «Мертвые души».

– Ты могла бы вкратце рассказать, что или кто понравился больше всего?

– Вкратце. Вкратце. (Не чесаться.) Вкратце…

– Коротко.

– Там очень длинно.

– И все-таки, какая основная мысль?

– Что люди мертвые.

– Подумай хорошенько.

(Не чесаться. Не зевать. Больше нет мыслей.)

– Ну? По-моему, достаточно. Как вы думаете?

– Спасибо, Даночка. Отдыхай.

Все кончено. Провал.

Я перестала есть.

Тек к исходу черный наш подземный день.

Проиграв в сороковой раз соседу в карты, в блестящих новеньких погонах червовой и бубновой масти, Котов обратился к Ушакову:

– Командор, может, еще разок накатим?

И встряхнул канистру. Содержимое отозвалось весело.

– Воздержитесь.

– Так и знал. Не прет сегодня. Куда б себя убить?

– Котов, – позвал начвзвода. – За мной, на выход.

– Куда это?

– Разговоры. Шагом.

– Отбой, командор. По пятницам не подаю.

Котов говорил шутя, без нажима. Взглядом он старался не встречаться с командиром, будто обращаясь к остальным. Шутка не удалась.

Для сравнения: по строению тела рядовой Котов походил на рабочего сталелитейного цеха, а начвзвода Ушаков – на старшекурсника гуманитарного учебного заведения.

– Рядовой, объяснитесь. – Ушаков был спокоен.

– Я ж тя сразу схавал. Тебе мало утрешнего колбасева? Флаг в руки, нахуй. Я не при делах. В лесу засел браток не промах! А помирать нам, как известно, рановато.

– Котов, а известно вам, что значит в боевых условиях невыполнение приказа?