Сирены - Джозеф Нокс

– Постараюсь больше ничего не пролить. Доброй ночи.

Красивыми, размашистыми шагами она направилась к выходу.

Я накрыл ладонью оставленную под бокалом карточку, еще немного посидел у стойки. Потом вышел из бара и отправился домой, в квартиру, которую снял на время. Там я выбросил разбитые часы, закинулся спидами и переоделся.

Третий прокол случился по моей вине. Повезло еще, что после него мне доверили хотя бы слежку за курьерами Франшизы.

Вот уже несколько недель я всеми правдами и неправдами добывал себе ночные дежурства. Выпрашивал их, забирал при любой возможности, отдавал за них свои дневные смены. Мне нравилось, что с девяти вечера до пяти утра знакомый город становился совершенно другим. Неоновое сияние высвечивало смайлики, выведенные детворой на грязных оконных стеклах.

Мне нравились люди.

Молодые, пьяные, влюбленные. Девчонки, ослепительные, как вспышки молнии. Хвастливые бойкие парни. Ночь – время транссексуалов, готов, геев. Пестрая толпа растекалась по главной улице, хором выкрикивая слова, значения которых я не знал. Меня это развеивало. Несколько отрезвляло. Помогало не влипать в неприятности. Почти.

Единственной проблемой был мой начальник. Инспектор уголовного розыска Питер Сатклифф. Его на самом деле так звали. Наверное, его участь стала ясна, как только имя и фамилию вписали в метрику. Наверное, его дразнили в детстве и всегда связывали с предметом ненависти всей нации[6]. В общем, с именем вышла та еще подляна, но он его не гнушался. Все звали его Сатти. Прозвище не только помогало избежать неловкости, но и подшучивало над повышенной светочувствительностью Сатти[7].

Он был мертвенно-бледен и страдал аллергией на солнечный свет.

Я многому у него научился, причем не только хорошему. Ночные дежурства быстро избавили меня от романтического взгляда на ночную жизнь. Сначала я ничего не знал про «вампов» – наркодилеров, которые действовали только по ночам, и про группировки: какая чем торгует и как их различать. С ходу я мог определить только улыб-смайлеров. Их так называли из-за шрамов в уголках рта – метке, полученной за долги или за излишнюю болтливость.

Сатти же различал рашбоев и уоллисов[8] просто по свисту. С легкостью вычислял бернсайдера[9], который забрел слишком далеко на юг города. Указывал сирен – девушек-курьеров Франшизы, которые порхали из одного ночного клуба в другой. А еще он почти сверхъестественным образом замечал наркодилеров. Было воскресенье, часа два ночи. Мы патрулировали Оксфорд-роуд. Улица связывает студенческие общежития с университетом, а университет – с центром города, и на ней кого только нет: проститутки за работой и клиенты, ищущие ночных развлечений, барыги и наркоманы.

Оксфорд-роуд также ведет к городской достопримечательности – улице под названием «миля карри». Вдоль нее, насколько хватает взгляда, теснятся бесчисленные пакистанские, бангладешские, кашмирские рестораны. Процветающий, бурлящий жизнью пестрый мусульманский район. Интересен он был из-за наркоманской уловки, которую мы там подметили.

Сатти называл ее «трюк с чадрой». На этой улице в любое время дня и ночи можно встретить молодых женщин в бурках и паранджах. Так они скрывают свои перемещения. Некоторые дилерши и особо нервные наркоманки стали рядиться в такую одежду. Сатти это бесило. Мало того что темнокожая, так еще и наркоманка. Дважды враг.

Мы стояли около круглосуточного ларька, пили кофе. Сатти курил. Неожиданно он ткнул меня в бок и дернул подбородком:

– Вон наша девица.

– Которая? Где?

По тротуару напротив шла невысокая женщина в черном одеянии.

– Может, она просто домой идет.

– Ага, как же, – буркнул он и пошел через дорогу, прямо под машины, повелительным жестом останавливая водителей.

Я направился следом за ним. Он обогнал женщину и встал у нее на пути. Она попыталась вильнуть в сторону. Он предостерегающе поднял руку, перевел дух и сказал:

– Аллах акбар.

Женщина ничего не ответила.

– Ну-ка, открывай личико, – велел Сатти.

Женщина поглядела по сторонам, будто ища выход из западни. Неохотно стянула с головы черный платок. Жидкие пряди волос, светлые и ломкие, как солома. Белая кожа, почти такая же бледная, как у Сатти. Явно наркоманка. Подойдя ближе, я увидел, что она меченая – из уголков рта к щекам тянулись шрамы.

– Улыбочку убери, – хохотнул Сатти над своей же шуткой.

Выражение лица женщины не изменилось.

– А что это у тебя в руке, красавица?

Кулак правой руки был плотно прижат к боку. Женщина медленно подняла руку, разжала ладонь, показала две смятые, влажные от пота десятифунтовые купюры.

– Большое спасибо. – Сатти сгреб банкноты и ушел.

Женщина уставилась на пустую ладонь. Потом недоумевающе – на меня.

– Сэр, – негромко сказал я Сатти в спину.

Как слабак.

– Сэр… – повторил я.

Он не обернулся.

– Сатклифф! – заорал я.

Он остановился и посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом.

– Вы не имеете права так поступать, – сказал я.

Какое-то время он стоял неподвижно, огибаемый ручейком прохожих. Наконец кивнул. Подошел к женщине, порылся у себя в карманах, вернул ей банкноты. Схватил ее за руку и подвел ко мне.

– Обыщи, – велел он.

Я продолжал смотреть на него.

– Обыщи ее, кому говорят! Исполняй приказание.

Я повернулся к женщине. Прохожие обходили нас по широкой дуге, держась подальше от Сатти. Женщина снова вытянула руки, разжала тот кулак, где были купюры. Между ними лежал пакетик нюхла, которого раньше не было. Сатти шагнул к женщине и с напускным изумлением уставился на нее.

Укоризненно поцокал языком, завел ей руки за спину, надел наручники и поволок к патрульной машине.

– Что, ловко я ей денежки вернул? – бросил он мне, гаденько ухмыляясь.

В машине женщина расплакалась. Мы составили на нее протокол, а наркотики сдали в хранилище для вещдоков. С совестью я боролся недолго. На следующий же день заглянул в Центральный парк, отметился на входе Главного полицейского управления и поднялся на лифте на пятый этаж. Ввел код на дверях в закрытую зону, где в сейфах хранились изъятые наркотики. Забрал кокаин и заменил на тальк. И все бы хорошо, да только я выбрал день, когда суперинтендант Паррс распорядился провести инспекцию вещественных доказательств. Помнится, я шел по коридору, а в ушах гудела кровь.