Улыбка Катерины. История матери Леонардо - Карло Вечче

молоко, настаивать айран, наполнять кадки, где зрел сыр. Для защиты от волков она, помимо посоха, носила теперь с собой кинжал, подаренный бабушкой: к счастью, он ей так и не пригодился. Ирина говорила, что бывают звери похуже волков, но стоило Кате спросить, о ком речь, кормилица замыкалась и умолкала.

Время от времени бабушка поручала ей важнейшую семейную задачу, которую обычно исполняла сама: заботу о главном очаге в сердце хижины, ведь священное пламя должно гореть всегда. Долгими зимними вечерами, когда все вокруг покрывал снег и нельзя было выйти на улицу, Катерина оставалась в большой комнате с женщинами: они пряли, ткали и переговаривались. Ее привлекала ловкость, с которой каждая из них, и даже бабушка, умели вышивать по коже. Быстрые пальцы сплетали нити и волокна на древнем вертикальном ткацком стане, где ткали платки, красочные ковры с фигурками сказочных животных, тотемных оберегов рода, символов отваги и силы: орлов, волков, львов, быков… А девочка внимательно наблюдала, попутно помогая разматывать и расчесывать лен, училась прясть шерсть, вращая веретено, зачарованная его гипнотическим танцем.

Катя часто просила бабушку показать ей златотканый плат, подарок султана, и могла часами разглядывать полупрозрачную ткань, разбирая, как тончайшие шелковые нити соединяются с золотыми. Ее удивляло, что можно превратить золото в почти невидимые, тонкие, словно волос, нити. Ирина, шутя, однажды пообещала остричь ее золотисто-русые волосы, чтобы вплести в шелк. Насупившись, Катя поспешила из дома в кузницу, которую называла «огненной пещерой», расспросить мастеров, можно ли так тонко выделать золото. Кузнец улыбнулся, отложил молот и ответил, что на такое способен только бог-кузнец Тлепш, создатель орудий ремесла и оружия для людей.

Мало-помалу, наблюдая за бабушкой, Катя научилась искусству, которое в нашем народе давалось только шаманам, ибо уловить очертания живого существа – суть то же, что поймать его душу. На полотне она при помощи ломкой красной глины или древесного угля пыталась воспроизвести контуры фигур. Вырезала кончиком ножа или пластинкой обсидиана на любой поверхности, будь то полированный камень или деревянная доска, те же фигурки фантастических животных, виденные на коврах или на золотом покрывале, в окружении причудливых растительных и цветочных орнаментов. Бабушка искусно переносила их красной глиной на большие отрезы льна, служившие образцом для других мастериц аула. Быть может, ей, не говорящей, эти рисунки позволяли общаться куда лучше, чем слова.

Покончив с делами, Катя уносилась в луга и рощи. Открывала для себя мир природы и диких животных, постигала ритмы роста растений и смены времен года, вечного земного цикла жизни и смерти. В лес она поначалу заходила с опаской, зажмуриваясь и призывая на защиту Мэзгуаше, богиню рощ и деревьев. Но вскоре научилась различать породы деревьев, смекнув, что в лесу, как у людей, все живут семьями, такие похожие и такие разные, все переговариваются шелестом листьев, формой и цветами одежд. Листва говорит, когда ловит капли дождя или шевелится от дуновения ветра. Березы, каштаны, орешник, липы, буки и дубы на склонах гор словно по волшебству переодеваются со сменой времен года. А еще Катя научилась различать присутствие животных, даже когда их не видела, будь то олень, косуля, кабан или же опасные и дикие хищники, от которых старалась держаться подальше. Она разглядывала их следы, различала каждый звук и шорох в чаще: вой волка, тявканье шакала или тяжелую поступь медведя по сухим листьям.

Бабушка, глядя, как она возвращается домой в перепачканной длинной юбке и деревянных башмаках с налипшими листьями, только головой качала. Однажды она отвела внучку к себе в комнату, открыла сундук, который прежде, сколько Катя помнила, всегда был заперт, и принялась доставать одежду на мальчишку лет десяти-двенадцати. То были мои детские вещи, которые мать бережно хранила для будущего внука. Вручив изумленной Кате рубаху без ворота, ремень, кафтан-бешмет, штаны и пару сапог, она жестом велела их примерить. Катя разделась, не сняв, правда, квеншибе, кожаного корсета на деревянных ребрах для жесткости. Вот уже несколько лун она чувствовала, как внутри происходит нечто странное, словно тело ее без всякого спросу вдруг начало тягостно преображаться. Руки и ноги непомерно вытянулись, и вся она теперь казалась себе бесформенной, неуклюжей. Грудь распухла: если раньше Катя носила квеншибе без труда, то теперь чувствовала, что кожаный корсет давит на соски, порой довольно болезненно. Недавно, почувствовав усталость и раздражение и совсем утратив силы от недомогания, она ощутила, как по ногам хлынул поток теплой жидкости, исходящий из небольшой расщелины между ног. Сунув руку под юбку, Катя обнаружила, что та вся перепачкана кровью. Увидев оторопь девушки, Ирина лишь лукаво усмехнулась, успокоив и поздравив ее: пришло время стать женщиной.

Мужская одежда поначалу была ей великовата, но со временем стала впору. С тех пор Катя надевала ее всякий раз, когда выходила на улицу, а зачастую и в доме. Она играла на равных с соседскими мальчишками, запросто войдя в их компанию. Ребята гонялись друг за другом по полям между домами и рекой, боролись, сражались на деревянных саблях. Именно они научили ее стрелять из маленького лука и ездить верхом.

И вот Катя поведала бабушке, что страстно мечтает иметь собственную лошадь. Однажды утром, когда она еще спала, кто-то потянул ее за руку. Это была бабушка, которая пришла разбудить девочку и отвела ее на улицу. Было промозгло, моросил дождь. Катя взволнованно выбежала на крыльцо и увидела жеребенка, привязанного снаружи. Шлепая босиком по грязи, она кинулась к нему, обняла за шею, а потом проводила в конюшню и сама обустроила стойло. Это оказалась молодая кобылка гнедой масти с белым пятном на лбу в форме звезды. Катя сразу окрестила лошадку Звездой, и та стала ее единственной подругой. Когда Звезду пускали в галоп, у нее будто вырастали крылья, словно у сказочного коня Альпа. А еще она, совсем как Альп, понимала человеческую речь. Благодаря Звезде Катя стала чаще убегать из дома, их вылазки становились все смелее и продолжительнее – до самого подножия горного плато, где царили ветра. Порой Катя, заставляя тревожиться Ирину и всю свою семью, возвращалась лишь день или два спустя. Ирина заливалась слезами, потому что не раз слышала волчий вой, а бабушка мимоходом даже ударила девочку костлявой рукой по лицу.

Всю ночь я слушал эти рассказы, снова и снова ощущая прилив нежности к дочери, казавшейся мне сыном. Что, если моя жизнь еще может возродиться, с ней и ради нее? Что, если двенадцать зим назад, когда жена моя умерла под старым орехом, а сам я уехал топить свою