Криминальная принцесса - Марина Серова

– Около одиннадцати вечера. У нас буквально за углом аптека круглосуточная, я туда и побежала. Минут пять-десять меня не было всего-на-всего…

– Дверь вы заперли? – спросила я.

– Да, конечно, заперла, – серьезно заявила вахтерша. – Как же иначе? Открытой-то нельзя оставить, мало ли кто войти может.

– В театре в это время кто-то оставался?

– Да нет вроде, все разошлись, – покачала головой женщина. – Но точно не скажу. Те же актеры перед серьезной постановкой, бывает, ночи напролет репетируют. Костюмеры тоже задерживаются. Да и работники сцены – то занавес поправить надо, то осветительные приборы подлатать. У нас же большая часть оборудования – рухлядь, сыпется на ходу!

– Ключи у кого-то есть? Кто-нибудь мог зайти в театр, пока вас не было на месте? – уточнила я.

Варианты, конечно, есть. Директор мог вернуться один, с собственными ключами. Мог – с кем-то вдвоем, скажем, с предполагаемым убийцей, и тому ключ не понадобился. А могли поодиночке, тогда у убийцы должен быть ключ. Ну или преступник затаился в здании театра, а потом каким-то образом незаметно отсюда выбрался.

– У директора ключи были, это точно. А у кого еще – не могу сказать, мне не докладывают. Я тут чужих пропускаю, ну и от кабинетов все ключики у меня висят, сдают, чтобы порядок был, – произнесла моя собеседница. – А от входа – у меня два комплекта, мой и ночного сторожа, мало ли что? У директора были. Может быть, и кто-то еще себе сделал, не знаю.

– А камеры на входе есть?

– Да они давным-давно не работают. Не камеры, а горе одно. Но положено, чтобы они были, вот и висят, а все без толку.

Филиппова опустила голову.

– Ладно, Варвара Никифоровна, чего уж теперь сокрушаться. Вы лучше вот что скажите: а мог Владислав Григорьевич пройти в свой кабинет не через служебный вход, а через парадный? – спохватилась я.

«Если нет, у меня, по крайней мере, есть приблизительные временные рамки преступления».

Филиппова пожала плечами.

– Да кто его знает… наверное, мог. Он же здесь хозяин, как ему удобно было, так и прошел, – объяснила она.

«Как-то все это странно, – подумала я, – зачем Дубовицкий приехал в театр около одиннадцати часов вечера? Раньше – не проскочил бы мимо вахтерши… или все же через парадный? Если предположить, что он прошел через служебный вход именно тогда, когда Варвара Никифоровна в аптеку ходила… получается, дошел до кабинета – и его убили? Ведь именно в это время, по заключению экспертов, наступила смерть. А убийца? Он пришел вместе с Дубовицким или позже?»

– Скажите, Варвара Никифоровна, а раньше были такие случаи, что директор так поздно появлялся в своем кабинете? – спросила я.

– Ой, вот не скажу, я же не ночной сторож. Это ж меня только один раз попросили подменить, я вам рассказывала, что Ольга, моя соседка…

– С ночным сторожем как можно пообщаться?

– Я вам адресок его запишу, – схватилась за ручку вахтерша. И несчастно посмотрела на меня: – Только… не факт, что он из запоя своего вышел. Сегодня в ночь Ольга собиралась дежурить, жена его.

Я все равно взяла контакты ночного театрального сторожа – надо будет с ним пообщаться. И задала очередной вопрос:

– Вы вот еще что вспомните: в течение рабочего дня к директору кто-нибудь приходил? Ну, вот вы сказали, что мимо вахты проходили рабочие сцены, из прачечного цеха, электрик. А лично к Владиславу Григорьевичу?

– Вспомнила! – воскликнула Филиппова. – К нему приходил один бизнесмен, Подбельский Геннадий Олегович.

– Кто он такой? Чем занимается? – быстро спросила я.

– Он владеет каким-то рестораном, кажется. Или это клуб? Точно я не знаю. Но то, что он театру помогает деньгами, это я знаю наверняка. Благотворительность называется. Он за это налог меньше платит. И ему выгодно, и театру помощь большая, – объяснила Филиппова.

– А во сколько он приходил, этот Подбельский? – задала я еще один вопрос по поводу бизнесмена.

– Ну это днем было, еще до обеда, – ответила вахтерша.

– А давно он благотворительностью занимается? – продолжала расспрашивать я.

– Да пару лет точно будет. Мы благодаря его помощи смогли обновить репертуар: костюмы новые сшить, декорации, опять же, изготовить. На все ведь средства нужны, и немалые.

– Хорошо. Скажите, Варвара Никифоровна, вот вы утром обнаружили Владислава Григорьевича в его кабинете. А зачем вы туда пошли? – спросила я.

– Ну как же. Ночному сторожу положено обход утренний делать. Вот я и пошла. А потом увидела, что дверь в кабинет Владислава Григорьевича приоткрыта, и свет почему-то горит, хотя светло уж на улице было. Ну и вот… открыла я дверь пошире, а там… Ну я сразу начала в полицию звонить.

– Подождите, вы только дверь полностью открыли и на пороге остановились? Или вошли в кабинет? – уточнила я.

– Вошла в кабинет, – со вздохом ответила женщина, – хотя и с порога было видно, что он… ну, на рубашке спереди кровь видна была. И сидел он… так живые люди не сидят.

– А где, кстати, он сидел? – спросила я.

– В своем кресле. У него в кабинете широкий кожаный диван стоит, черный, а рядом с ним – кресло, тоже из черной кожи, – ответила Филиппова.

– В кресле за столом?

– Нет, за столом – специальный стул. Анатомический, крутящийся, с высокой спинкой, – откликнулась женщина. – Слева у стены кабинета диванчик, я же говорю, и рядом кресло. Он там кофе с чаем пьет… пил и разговаривал с посетителями.

– Со всеми посетителями?

– Да, даже с нами, сотрудниками, – покивала Филиппова. – Если только ругать кого собирался – за столом принимал. А так – на диван сажал.

– Понятно. Скажите еще вот что: вы слышали выстрел?

– Выстрел? – переспросила Филиппова.

– Ну да, выстрел. Дубовицкий ведь был убит выстрелом в грудь. Вы же сами сказали, что видели кровь на рубашке, – пояснила я.

– Да, конечно. Но, понимаете, Татьяна Александровна, выстрела я не слышала, – ответила Филиппова. – У нас тут, в здании, звукоизоляция хорошая – все-таки, когда репетиция идет, шумно очень становится. А директорский кабинет на втором этаже. Где же я услышу?

– Ну да, – согласилась я, – вы правы.

– Татьяна Александровна, я вот что еще вспомнила. Когда я вышла в аптеку, как раз в это время у входа в театр я столкнулась с Региной, это наша уборщица, молодая девчонка, но из неблагополучной семьи. Матери у нее нет – то ли бросила ее, то ли умерла, я точно не знаю, ведь неудобно лезть в душу, – а отец у нее горький пьяница. Вот ведь! У многих судьбы прям один к одному. Что у моей соседки, что у Регины. Так я это к чему говорю. То, что я вышла в аптеку, то есть оставила свой