Портрет лива в Старой Риге - Гунар Рейнгольдович Приеде

Зачем же так примитивно.

Ц е з а р ь. Я вам скажу, когда создается песня. Это происходит, когда ты весь во власти чего-то. Ну, например, во власти радости по поводу того долгожданного ребенка… Тогда она сразу создается, в два счета…

А н и т а. «Колыбельная»…

Ц е з а р ь. Которая всем понравилась, потому что все так же радовались.

А н и т а. Но остальные, кто не работает у вас, для кого ваша история без конкретных объяснений не понятна?

Ц е з а р ь. Вы не видели, что происходило во Дворце культуры? Есть вещи, которые понятны всем — за исключением, быть может, только…

Б е л л а. Юлис, прошу тебя…

Ц е з а р ь. Думаю, что и поэты, настоящие, пишут таким же образом!

А н и т а. Каким?

Ц е з а р ь. Ну, не образом, а… словом, они начинают, когда они чем-то захвачены и поглощены. Разве может быть иначе? Тех, что пишут иначе, я вообще не считаю за поэтов и не читаю.

А н и т а. Вам не советовали отнести тексты в Союз писателей? Они там консультируют молодых авторов и…

Ц е з а р ь. Тралмак как-то говорил. Что ты меня спрашиваешь, сказал он, я дирижер — иди в Союз писателей! Хорошо, я пошел. Нахожу дверь комнаты консультантов, стучу… Смотрю, три поэта…

А н и т а. Настоящие?

Ц е з а р ь. Самые что ни на есть. Я так смутился, что хотел тут же удрать, а когда они не дали, спросил только, как у них работает телефон… Потом был еще такой случай. Читаю как-то одну книгу, и там черным по белому написано: «Я знаю только то, что мертвого Наполеона зарывают в яму, чтобы он не смердел, а живого котенка поят теплым молоком». (Рассказывая это Аните, он увлекается и как бы начисто забывает об их враждебных, обостренных отношениях.) Сильно, черт побери, а? Никак не выходит из головы. Захватило, так сказать… Ну как так можно, думаю, возясь со своими телефонами, — как можно сравнивать всемирно известного завоевателя, Наполеона, с животным, понимаете, с каким-то котенком… С одной стороны… А если взять с другой? Котенок смотрит на тебя, слушает… Дышит… Понимаете? Никак не мог успокоиться, пока не написал песню «Наполеон».

Звонит телефон.

(Снимает трубку.) Да… Да, я… Хорошо, сейчас. (Кладет трубку.) Директор сказал им, что совещание откладывается на неделю.

Б е л л а. А они что?

Ц е з а р ь. Хотят видеть меня… Не исчезайте, дорогая товарищ Сондоре, до моего прихода.

А н и т а. Что вы мне еще…

Ц е з а р ь. Доложу, что скажут ребята, выслушав ваши претензии!

А н и т а. Из ваших уст!

Ц е з а р ь. Ну и что?

А н и т а. В искаженном виде, утрированные и…

Ц е з а р ь. Именно в том виде, в каком я сам услышал из ваших уст! Но о том, что вы в клубе, лучше промолчу. Если они ринутся сюда, мне придется в одиночку защищать вас от всего двойного квартета… Останьтесь! Вам будет небезынтересно послушать — нисколько я знаю этих мальчиков! (Уходит.)

Б е л л а. Я их тоже знаю и…

А н и т а (перебивает ее). Столь же хорошо, как Цезаря Калныня?

Белла смотрит на Аниту: что бы это могло значить? Просто так, слова или — стоит обидеться и дать резкий отпор?

Да, в нем все-таки есть… что-то от формирующегося художника.

Б е л л а. Вы сомневались в этом?

А н и т а. Только окружение толкнуло его на мелкотемье.

Б е л л а. За последние две недели, хотели вы сказать — если я правильно поняла?

А н и т а. Простите, но… (Осекается.)

Б е л л а. Да говорите.

А н и т а. Что ж мне вам еще сказать… Вы молчите, но я вижу, он ищет вашей поддержки, излагая свои неустоявшиеся и весьма поверхностные взгляды, — ищет в вас опоры, да, и находит ее! То вы киваете, то предостерегающе поднимаете руку…

Б е л л а. Я?

А н и т а. Более того, как-то вы остановили его на полуслове, чтоб у него не вырвалось то, о чем ему потом, быть может, пришлось бы сожалеть.

Б е л л а. Вы правы.

А н и т а. Но почему вам это удается? Только потому, что вы всегда заранее знаете, что он скажет… Что вы превосходно узнали его — за эти мистические две недели, в которые я, откровенно говоря, не очень-то верю, — и к тому же добились, что сам он, того не сознавая, очутился под вашим влиянием… Но как вы используете свое влияние? И куда вы его направляете? Чем все это кончится?

Б е л л а. Что именно?

А н и т а. Что с ним станет, если он и впредь будет столь же болезненно переживать всякое критическое замечание? Что станет с задатками его дарования, развитие которого еще только впереди?

Б е л л а. Ой! Сейчас вы напоминаете… угадайте кого? Ни за что не угадаете. Учительницу Гриките, мою классную руководительницу. Она тоже, когда сердилась, задавала вопрос за вопросом, а мы ждали, когда она выдохнется, и отвечали только на то, что она успевала сказать в конце, пока снова не соберется с силами. Она тоже была весьма оригинальная дама. Один раз она… (Смеется.)

А н и т а. Вы смеетесь. Конечно. Вы даже не представляете, какая это ответственность — находиться рядом с человеком, который чувствует в себе призвание и ищет путь в искусстве… Да что там. Даже жены наших профессиональных работников искусств — насколько мне приходилось с ними сталкиваться — не отдают себе отчета в этой ответственности. Они, так же как вы…

Б е л л а (перебивает ее). Ну уж извините. Я не жена Цезаря Калныня. И вообще какое вы имеете право… Вы меня просто удивляете.

А н и т а. Все, что он ни сделает, для вас хорошо… Или вы в самом деле не понимаете, что такое отношение усыпляет и притупляет чувство самокритики? Но ведь если кому-то, особенно из начинающих, покажется, что любой его набросок уже шедевр, он погиб. Он перестанет расти. Он… Хорошо, не будем спорить. Что я хотела вам сказать… Да. Совещание… только пусть это останется между нами, договорились?

Белла кивает.

Совещание будет острым, кое-кто из товарищей будет настроен явно агрессивно.

Б е л л а. Они слышали эти песни?

А н и т а. Да что вы…

Б е л л а. Достаточно было вашего…

А н и т а (прерывает ее). Если что-то можно сделать, надо это делать до совещания. Поэтому я и пришла сюда. В нашем распоряжении целая неделя. Вначале мне казалось, что… в песнях, действительно, довольно много шероховатостей, и мне казалось, достаточно сгладить наиболее заметные… Но вот только что засомневалась. А не исчезнет ли самобытная свежесть, которая… Да! Мне сказали, что у товарища Тралмака есть магнитофонные записи! Как вы думаете, нельзя ли…

Б е л л а. Отчего ж нельзя. Они тут рядом, а усилители поставлены в зале и в комнатах — видите этот ящик над дверью?

А н и т а. Я весьма охотно…

Б е л л а. Какую?

А н и т а. Любую.

Б е л л а  уходит.

Возвращается, когда начинает звучать вступление на аккордеоне.

Б е л л а. Пожалуйста, слушайте. «Мы танцевали одно лето».

Песню исполняет двойной мужской квартет.

Анита и Белла слушают.