Революционная Россия и военный вопрос: от Севастополя до Цусимы - Игорь Николаевич Гребенкин

единственными правоверными людьми того времени»[75]. Социальная реальность середины XIX в. оказалась несравненно прозаичнее, новой буржуазной Европой были востребованы «войска, не привыкнувшие рассуждать»[76].

Внимание А.И. Герцена привлек феномен французской Национальной гвардии, ее противоречивая роль в революции. «Вооруженные собственники, вооруженные мещане, это было войско»[77]. Такой социальный облик гвардии на первый взгляд позволял сделать заключение о ее буржуазной природе. Исходя из этого, А.И. Герцен считал Национальную гвардию опорой буржуазии, ее защитницей[78]. Но одновременно он отмечал и ее демократические черты, выразившиеся в пестром, неоднородном составе: «Вместе с падением электорального ценза пало исключительно буржуазное устройство Национальной гвардии; каждый гражданин, получая голос, получал ружье»[79]. Этим явлением А.И. Герцен объяснял непоследовательность действий Национальной гвардии во время событий 1848 г.

Опыт европейских революций вновь убеждал А.И. Герцена в необходимости союза армии и народа в освободительном движении. По его мнению, в борьбе за новый общественный строй должны принимать участие различные слои населения на равных началах, в том числе не должны стоять в стороне и военные. Отсутствие такого единства стало одной из главных причин неудач революций 1848 г.

Взгляды А.И. Герцена и Н.П. Огарева по военному вопросу сформировались также под влиянием европейских общественно-политических и философских доктрин. В юности вольнодумцам были близки идеи французского мыслителя Анри Сен-Симона, учение которого, в частности, подразумевало неприятие войны как средства решения международных проблем, предполагало прекращение вооруженных конфликтов между странами «важнейшим элементом грядущего справедливого общества»[80]. Всеобщий мир являлся важнейшим условием социального прогресса и просвещения народа. Отчасти под влиянием сенсимонизма во взглядах А.И. Герцена и Н.П. Огарева сложилось убеждение, что война есть порождение отсталого общественного строя, поэтому царизм закономерно является носителем агрессивной внешней политики и, как следствие, источником военной опасности. Другой основой, сформировавшей систему представлений российских демократов, стала философия Г. Гегеля. По мнению современников, именно она послужила для А.И. Герцена важнейшим из начал, побудившим выступить за изменение «старых основ жизни»[81]. Свободно мыслящая часть российского общества видела установление мира между странами и народами возможным лишь после отказа от «старых основ жизни». Данную смысловую связь обнаруживал британский историк И. Берлин: «Герцен считал опасными величественные напыщенные абстракции, от одного звука которых люди звереют и совершают бессмысленные кровопролития»[82].

Новым поводом, который заставил А.И. Герцена и Н.П. Огарева обратить внимание на проблемы войны и мира, армии и общества, стало участие России в Крымской кампании. Мыслителям принадлежит ряд статей на данную тему, в которых, в частности, затрагивались вопросы политического развития противоборствующих стран, отношения русского народа к Крымской войне. Находясь в эмиграции, А.И. Герцен и Н.П. Огарев в своих работах представляли события 1853-1856 гг. как яркий пример недальновидной, разрушительной внешней политики Николая I. А.И. Герцен называет Крымскую войну «бесполезной, фантастической, религиозной», начавшейся «среди всеобщего спокойствия, всемирного благоденствия». Для него конфликт 1853-1856 гг. - борьба «деспотических» режимов Николая I и Луи Бонапарта, где победителем в любом случае стала бы реакция[83].

Причины Крымской войны А.И. Герцен и Н.П. Огарев видели в агрессивном внешнеполитическом курсе противоборствующих сторон. По мнению мыслителей, правители стремились укрепить свое господство развязыванием вооруженных конфликтов с другими странами, распространением в обществе шовинистических идей, разжиганием национальной ненависти. Военные победы уменьшили бы внимание к внутренним проблемам, упрочили бы государственное могущество победителей. Так, А.И. Герцен писал, что «для царя завоевательная война - единственное средство приобрести популярность и сохранить свою власть... царю это даст возможность уклониться от решения внутренних вопросов и в то же время утолить его дикую жажду битв и расширения границ»[84].

В общественно-политической публицистике А.И. Герцен и Н.П. Огарев обличали внешнеполитический курс Николая I как противоречащий интересам народа, считая, что Крымская война привела лишь к неоправданным жертвам и экономическим проблемам. По их мнению, события 1853-1856 гг. разрушили миф о военном и политическом могуществе самодержавия, продемонстрировали глубокий, всесторонний кризис императорской власти, ее неспособность осуществлять даже оборонительную функцию. Так, Н.П. Огарев охарактеризовал неудачу России в Крымской войне «срамным положением»[85]. А.И. Герцен отмечал «потерю военного престижа»[86], «несовместность мертвящего самодержавия не только с развитием, с народным благосостоянием, но даже с силой, с внешним порядком, с тем механическим благоустройством, которое составляет идеал деспотизма»[87].

А.И. Герцен и Н.П. Огарев надеялись, что болезненное поражение России в Крымской войне вынудит правительственные круги перейти к масштабным реформам. Вскоре после окончания войны А.И. Герцен писал, что события 18531856 гг. «обозначили» Александру II и его окружению «дорогу развития, реформ, освобождения»: «Все приходит в движение; мышцы, сдавленные смирительной рубашкой, расправляются. Ставятся на очередь самые жизненные вопросы. Россия спокойно вступает на путь экономической революции»[88]. Рассматривая деятельность Я.И. Ростовцева и редакционных комиссий, Н.П. Огарев восклицал на страницах «Колокола», что есть уникальный шанс «внести в историю первый пример, как дело свободы обходится без крови»[89].

Но в тоже время А.И. Герцен и Н.П. Огарев реализацию демократических преобразований в России связывали не только с реформами «сверху». Мыслители верили в послевоенное оживление общественного движения за просвещение и гражданские свободы. Эти ожидания определенно звучат в предисловии к «Колоколу»: «Севастопольский солдат, израненный и твердый, как гранит испытавший свою силу, так же подставит свою спину палке, как и прежде? Ополченный крестьянин воротится на барщину так же покойно, как кочевой всадник с берегов каспийских, стороживший балтийскую границу, пропадет в своих степях? - Не может быть. Все в движении, все потрясено, натянуто»[90].

Рассуждая об общественном подъеме после Крымской войны, А.И. Герцен и Н.П. Огарев искали аналогию с ситуацией, сложившейся после победы России над Наполеоном. Время после Отечественной войны - этап существенного развития народной мысли, когда «все общество, дыша полной грудью, чаяло реформ»[91]. Н.П. Огарев считал, что после крупных войн с участием России неизменно увеличивается число произведений искусства, противоречащих официальной идеологии: «...никогда столько не писали прозы и стихов вне цензуры, как в десятилетие после 1815 года и после 1854»[92]. Отечественная война и Заграничные походы изменили облик российского офицерства. По мнению А.И. Герцена, офицеры стали «более серьезными, более впечатлительными», далекими от «духа покорного послушания и вечного обоготворения власти, которым так отличалось русское дворянство»[93]. Это привело к зарождению декабризма - высшей точки отечественной демократической мысли начала XIX в. в восприятии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Но