Умру вместе с тобой - Татьяна Степанова

Ахилл исчез в палатке, затем возник с патефоном в руках. Мещерский привез эту чудо-машину с собой в Африку. И пластинки тоже. Они с Бенни заводили их после вечернего обхода больных.

Ахилл водрузил патефон на пень. Он относился к «музыкальной машине» с благоговением. Мещерский сбегал в палатку за пластинкой.

Puttin on the Ritz…

Самый модный фокстрот позапрошлого сезона.

Ставлю на Ритц…

Мещерский бешено закрутил ручку, заводя патефон.

Звуки фокстрота…

– Детка, давай сюда ко мне! – Бенни Фитцрой махнул рукой и начал на глазах таинственных, грозных, злых и враждебных джунглей, затихших при первых звуках Puttin on the Ritz, плясать… чарльстон.

Мещерский подошел к нему на ватных ногах. И встал на виду в свете костра. Дьявольский фокстрот словно подстегивал и его… Черт! И вот уже ватные ноги сами собой задвигались, попадая в ритм.

Умирать, так с музыкой.

Бенни схватил его за руку. Они танцевали уже парочкой в обнимку, словно на какой-то вечеринке, разгоряченные шампанским.

Тамтамы боевые озадаченно затихли. И тут… африканцы ведь крайне музыкальны и крайне восприимчивы к ритму – боевые тамтамы леса зарокотали вновь, уже полностью в такт модного фокстрота.

– Чертов Бенни, что ты вытворяешь?

– Это лучше, чем стрельба, детка.

– Наш русский путешественник Миклухо-Маклай, экспедицию которого к папуасам спонсировал мой двоюродный дед, в таких случаях перед аборигенами разувался, снимал ботинки и ложился спать.

– Русские фамилии очень сложные, детка. Но парень был умница.

Фокстрот закончился. Пластинка на патефоне крутилась и шипела. Потом стало так тихо, что у Мещерского снова мурашки побежали по коже. А затем в кустах раздался шорох. Было темно. В кустах кто-то возился.

И вот все стихло. Лес молчал.

– Там что-то есть, – сказал Бенни, всматриваясь. – На опушке. Вон там.

– Не ходи туда. Они, возможно, нас заманивают. Это ловушка.

– Они ушли, детка. А там, в кустах, что-то есть. Они что-то оставили нам, эти лесные бродяги. – Бенни бесстрашно двинулся вперед по просеке.

Мещерский всплеснул руками: ну что делать с этим англичанином! Он опять ринулся в палатку, схватил керосиновый фонарь, потом взял со стола шприц – хоть какое-то оружие. И бегом бросился догонять Бенни, отошедшего уже прилично от костра.

В свете фонаря они увидели на земле возле кустов что-то светлое. Рубашка. На земле лежал человек, одетый по-европейски – как путешественник. Рубашка и штаны в каких-то странных темных пятнах. Они наклонились к нему – заросшее бородой лицо, темные волосы. Глаза незнакомца закрыты. Мещерский пощупал его пульс.

– Он жив. Только без сознания. Надо отнести его в палатку.

Бенни легко поднял этого дюжего костистого мужика на руки.

– Свети, детка! Не хватало еще мне с ним споткнуться. И там его рюкзак, забери его.

Мещерский высоко вздел фонарь, поднял с земли мешок с лямками – весьма увесистый. И они поспешили назад в лагерь.

В палатке незнакомца уложили на походную койку. Мещерский осмотрел его – крови нет, ран нет. Он пощупал его лоб.

– У него сильный жар, Бенни.

Бенни внимательно осматривал одежду незнакомца.

– Ботинки американские, экипирован неплохо. – Он взял его за руку, осматривая ногти. – Вы можете говорить? Вы в безопасности.

– Бенни, он тебя не слышит. Я сейчас сделаю ему укол. Надо сбить температуру. И камфару вколю. – Мещерский включил спиртовку, поставил на нее металлический автоклав для стерилизации шприцов.

– У него кровь под ногтями. – Бенни разглядывал лицо незнакомца. – Из экспедиции, что ли? Тогда где остальные? Или он был один? Эти, из леса, они его не убили. Они его принесли сюда, знают, что здесь больница. А он болен. Но эта кровь у него на руках…

– Может, он с ними дрался?

– Тогда бы не принесли. Бросили бы в джунглях его труп. Или то, что осталось от трупа.

– Бенни, здесь, на Золотом Берегу, нет каннибалов.

Бенни Фицрой усмехнулся и деловито начал потрошить мешок незнакомца. В мешке что-то было. И он это вытащил. Что-то круглое, замотанное в грязную ткань. Мещерский вдруг поймал себя на мысли, что не хочет видеть, что там внутри. Он сделал незнакомцу сразу два укола. Затем чуть подождал и вколол камфару, чтобы поддержать сердце. Он пока еще не поставил диагноз.

Бенни засунул руку в мешок и достал блокноты, стянутые бечевкой, и пачку перевязанных писем.

– Письма на имя Вильяма Сибрука из Сент-Луиса. Он американец. Сибрук… Вилли Сибрук. – Бенни обернулся. – Слушай, детка, а я ведь что-то слышал в Аккре, когда ездил в оружейный магазин. В клубе болтали… какой-то скандал, связанный с этим Вилли Сибруком.

– Какой скандал? – Мещерский смотрел на градусник.

– Что-то невероятное, связанное с этим типом и оккультизмом.

– Оккультизмом?

– Черт его знает, кто он такой. В администрации говорили, что его хотели выдворить, даже писали министру по делам колоний. Он своим поведением якобы переходит все границы. Ему было предписано убраться из Аккры, и он исчез. Но не уехал. Он просто исчез. И вот теперь лесное племя, явившееся из тьмы, подкинуло его нам.

– Судя по его виду, он не голодал, состояние тела удовлетворительное. На бродягу не похож. Скорее на исследователя. А как это понимать – оккультист?

– Он дьяволопоклонник.

– Бенни, фи!

– Что фи, детка? Некоторые вещи надо называть своими именами, даже если и не веришь во всю эту чушь. Он где-то ползал несколько месяцев по здешним лесам. И племя не расправилось с ним, а позаботилось о нем. С чего бы это?

– Всем людям свойственно милосердие. – Мещерский решился на еще один укол этому Вилли Сибруку.

Бенни отложил перевязанную пачку писем и начал медленно разматывать тряпку, в которую был укутан неизвестный круглый предмет.

Мещерский протер руку Сибрука тампоном со спиртом и вколол иглу. И в этот миг Сибрук открыл глаза.

Он впился в Мещерского взглядом. Его глаза… такие блестящие… в них плескалось безумие…

– Плоть, – прохрипел он. – Плоть… в ней такая сила…

– О чем вы говорите? – Мещерский наклонился к нему.

– Сила… стоит только раз попробовать… могучая, всесокрушающая… это магия… это тьма…

Сибрук неожиданно сжал запястье Мещерского. По лицу его прошла судорога. Он оторвал свое объятое жаром тело от койки, приподнялся. Было нечто странное в том, как он двигался: его словно самого дергала вперед какая-то сила, как марионетку на веревках. Мгновение он глядел на них безумным невыразимым взглядом – нет, не на них, а куда-то мимо, словно видел что-то, чего они не замечали. И рухнул снова на подушку.