Джанки - Уильям Сьюард Берроуз

Уайти стоял посередине бара со сжатыми кулаками, по лицу текли слезы

– Во мне же ничего хорошего, – повторял он. – Ничего хорошего. Ну может ли кто-нибудь понять… Я ни хрена не просекаю из того, что делаю…

Посетители старались убраться от него как можно дальше, по возможности не привлекая к себе внимания.

Внутрь зашел «Метрошный» Слим, изредка работавший с Майком в паре, и громко заказал пиво. Высокий, костлявый, лицо неприятное, взгляд удивительно безжизненный, как у деревянной маски. Уайти хлопнул его по спине и до нас донеслось:

– Да какого чёрта, Уайти…

Прозвучало ещё что-то, оставшееся между ними. Видимо Уайти успел забрать свой нож у бармена. Он пододвинулся вплотную, и его рука неожиданно врезалась в Слимовскую спину. Тот со стоном рухнул на пол прямо напротив стойки. Уайти же, оглядевшись, зашагал к выходу. Нож свой сложил и сунул в карман.

– Пошли отсюда, – сказал Рой.

Уайти и след простыл. Бар опустел, остались только Майк, поддерживавший Слима с одной стороны, да Фрэнки Долан, с другой.

На следующий день я узнал от Фрэнки, что со Слимом всё в порядке: «Коновал в больнице сказал, нож чуть почку не задел». Тут прорвало Роя: «Это ведь полный гондон. Я то думал – настоящий бычара, а как увидел, что чувак слоняется по бару, стреляя даймы и четвертаки, пришёл в полную боевую готовность. Дал бы сначала ему в поддых, а вдогон пустой литровкой из ящика засветил по башке. Когда махаешься с такой здоровенной скотиной – тут уж без стратегии не обойтись».

Из «Энгла» нас всех вскоре выперли, а по прошествии некоторого времени бар переименовали в «Рокси-Гриль».

* * *

Однажды вечером, я зашел навестить Джека по одному адресу на Генри-стрит. Дверь открыла высокая рыжая девица. Назвалась Мэри, пригласила войти. Оказалось, что Джек умотал по делам в Вашингтон. – – Да ты не стесняйся, проходи в переднюю комнату, – сказала герла, отдернув в сторону красную плисовую занавеску. – Я на кухне говорю только с владельцами дома и кредиторами. А живем мы здесь.

Я огляделся. Никакого хлама. Комната напоминала китайскую забегаловку, где подают рагу. В разных углах сложены покрытые лаком красные и чёрные дощечки, окно плотно закрывали чёрные шторы. На потолке был нарисован круг с разноцветными квадратами и треугольниками внутри, создававшими эффект мозаики.

– Джек сделал, – указав на круг, отметила Мэри, с ноткой восхищения в голосе. – Ты бы видел его в тот момент. Между двумя приставными лестницами он протянул широкую доску. Так, лежа на ней, и рисовал. А на лицо капала краска… Он страшно прикалывается к таким вещам. Когда мы под кайфом, у нас от этого круга просто ломовые приходы. Лежим на спине и врубаемся… А довольно скоро эта фигня начинает кружится. И чем дольше ты смотришь, тем быстрее она кружится.

Круг был воплощением кошмарной вульгаризации ацтекской мозаики, убийственным и пошлым кошмаром. В нём было нечто от учащенного сердцебиения на утренней заре, кричащей розово-голубой мешанины из сувенирных пепельниц, почтовых открыток и календарей. Стены комнаты выкрасили в чёрный, на одной из них красовались, покрытые тем же лаком, красные китайские иероглифы.

– Мы, правда не знаем, что они означают, – сказала Мэри, перехватив мой взгляд.

– Мужские рубашки, тридцать один цент за штуку, – предположил я.

Она повернулась ко мне, наградив холодной, бессмысленной улыбкой и завела разговор о Джеке.

– Считает меня ненормальной, а для самого – воровство, как любая другая работа. Привык заявляться ночами и кидать мне с порога свою пушку – дескать, запрячь подальше. А ведь любит зависать дома, рисовать и мастерить мебель.

Она прохаживалась по комнате, не прекращая ни на минуту своего словоизвержения; кидалась с одного стула на другой то скрестив, то расставив ноги, беспрестанно одергивала нижнюю юбку, предоставляя мне возможность выборочно ознакомиться с прелестями её анатомии.

С Джека перескочила на личное, сообщив, что когда-то дни её были сочтены из-за одной весьма редкой болезни.

– Зарегистрировано только двадцать шесть случаев… Несколько лет я вообще была не в состоянии что-либо делать. Понимаешь, мой организм кальций не усваивал, кости стали медленно иссыхать и уменьшаться. Так, со временем, мне должны были ампутировать ноги, потом руки.

В ней явно чувствовалось нечто беспозвоночное, глубоководно– морское, охваченное давящей липкой средой, сквозь которую на тебя взирают холодные рыбьи глаза. И вот ты сидишь и пялишься в эти глаза, мерцающие тусклыми огоньками в бесформенной массе протоплазмы, мерно качающейся над морским дном в кромешной темноте.

Тут она, вдруг, переключилась на новую тему:

– Прикольная штука Бензедрин. Три промокашки или около десятка таблеток. Или берешь две промокашки «Бенни» и с двумя дураколами кидаешь на кишку… Два кайфа прокачиваются, один сменяет другой. Офигенно растопыривает.

Неведомым ветром занесло трех малолетних урелов из Бруклина. Рожи тупые, руки в карманах, старо как мир или, на худой конец, как балет. Искали Джека, недоплатившего им в некой сделке. Таков, по крайней мере, был их главный тезис. Суть своего визита они словами почти не разъясняли, больше многозначительно кивали, гордо расхаживали по комнате и прислонялись к стенам. Наконец, один из них прошествовал к двери судорожно дернув головой на прощание. За ним потянулись остальные.

– Может хочешь кайф словить?– спросила Мэри. – У меня здесь где-то пяточка осталась.

И она принялась шарить по всем ящикам и пепельницам.

– Да нет, показалось. Слушай, а почему бы нам не выбраться в город? Я знаю нескольких неплохих продавцов, наверняка сейчас кого-нибудь поймаем.

Покачиваясь зашел молодой парень, держа под мышкой какую-то фигню, завернутую в коричневую бумагу.

– Выбросишь на выходе, – сказал он, обращаясь то ли к ней, то ли ко мне, и, пошатываясь, побрел через кухню в спальню, которая находилась в другом конце квартиры.

Когда мы вылезли на улицу, я разорвал обертку и в руках оказалась грубо развороченная фомкой копилка, предназначенная для платы за пользование сортиром.

Сев в такси, мы стали курсировать по улицам, прилегающим к Таймс-Сквер. Мэри распоряжалась, время от времени истошно вопила «Стоп!» и выпрыгивала из машины наружу, так что мне оставалось лишь лицезреть мелькающие среди прохожих распущенные рыжие волосы. Присмотревшись к каким-то типам, она подходила и обменивалась с ними несколькими фразами. «Продавец ошивался здесь десять минут назад. Чувак при товаре, но никого не подогревает». Позже: «Основной отправился дрыхнуть. В Бронксе живет… Эй, тормозни-ка здесь на минутку. Я, может, найду кого-нибудь в Келлоге». И в завершение: «Похоже все пустые. Немного припоздали. Дурь никого ждать не будет… Давай купим немного „Бенни“ и прошвырнемся к Ронни. Они частенько заводят что-нибудь из старенького. Закажем кофе и закинемся».