Проклятие России. Разруха в головах? - Андрей Раев

Мобилизация в масштабах государства и победа на Куликовом поле означали лишь первый успех. Через два года (1382) Тохтамыш сжёг Москву. Еще через 7 лет (1389), после битвы на Косовом поле, независимость утратила православная Сербия. Неизвестно, что ждало и Москву, если бы Тохтамыш не решил предать самого Тимура, за что последний с ним сполна рассчитался. 1453 год — падение Константинополя. Христианская цивилизация проходит низшую точку своей силы. На Балканах, в Испании и на просторах Восточно-Европейской равнины мусульмане торжествуют (или хозяйничают). Причём в центре Европы положение продолжает с каждым годом ухудшаться. Естественно, православие в этих условиях стало важнейшим элементом русской самоидентичности.

Уместен вопрос: а были ли наши предки действительно набожны или только делали вид? Войны с католическими и исламскими государствами ведь мало о чём говорят. Но вот наступает церковная реформа Никона (1652). Реформа, казалось бы, безобидная, а сопротивление ей — огромное. Старообрядцы шли на любые жертвы, чтобы сохранить в неприкосновенности церковный ритуал. Самосожженцев нельзя уже подозревать в симуляции. Наступает XIX век и с ним — знаменитые холерные бунты. Пушкину такой бунт казался бессмысленным и беспощадным. А его участникам? Русские привыкли терпеть от своего правительства гораздо большее, чем какие-то прививки. Но, кроме прививок, был же и запрет целовать иконы. Вот этого, оказывается, стерпеть было никак нельзя. Ни в провинции и ни в столице. И Николай I лично выходит к разъярённой толпе, чтобы остановить бунт на Сенной площади Петербурга (1831 год). Да, религиозность русских была очень высока, во всяком случае, до конца XIX века, когда цари земные решили использовать её в собственных целях. После чего из трёх провозглашённых столпов России — православие, самодержавие, народность — век спустя ни один не избежал чудовищных потерь. Но это лишь последнее столетие, а менталитет формируется тысячелетиями. И следы влияния на него православия видны во всём: в речи, культуре, бытовом поведении. Из знаменитой триады «свобода, равенство, братство» русским милее всего оказалась третья часть. Уж больно созвучна она была «братству во Христе». И к солдатам в русской армии обращались «братцы». И народы у нас всегда были братские. И Сталин в июне 1941 обратился к народу: «Братья и сёстры…». И даже бандиты и те друг друга братками именуют. Влияние православия на русский менталитет в ближайшее столетие преодолеть невозможно. Будем умными — используем это влияние себе на пользу, а если будем дураками, то будем об него спотыкаться на каждом шагу. Братство не мешает прогрессу и не предполагает уравниловки, но ни один наш брат не может сдохнуть под забором, пока мы пируем.

И сегодня сознание русского народа остаётся во многом мистическим. Вера в чудо характерна для него. Не поэтому ли мы из всех претендентов на лидерство в 1917 году выбрали «сказочника» Ленина, а в 1991-м — «сказочника» Гайдара? Конечно, мы вроде как не выбирали ни того, ни другого. Да только держаться у власти они могли только с нашего согласия (молчаливого или нет).

Но большевики в 1917-м сделали ставку на равенство, а либералы в 1991-м — на свободу. Братство мешало и тем, и другим. Первым — выстраивать полную зависимость человека от государства, вторым — строить конкурентную среду, основанную на законе джунглей. В результате в первые несколько лет реформы и тех и других потерпели провал, и возможность к ним вернуться появилась лишь после глубокого отката. Плевать против ветра гораздо проще, чем бороться с менталитетом народа.

Ещё одно следствие многовекового влияния православия — соборность.

Соборность, откровенно говоря, является следствием и православия, и братства. Если один брат богатеет, то от этого прямо или косвенно выигрывает вся семья. Вот и соборность предполагает, что человек должен добиваться успеха не за счёт других, а вместе с ними. Не только религия, но и климат России всегда располагал к соборности. Ведь Пасха — не только праздник воскресения Господня, но и праздник конца зимы, жестокой, а иногда и голодной русской зимы. А конец сбора урожая и вообще затмевал все близкие по срокам религиозные праздники. Когда у людей общие праздники, проще прийти к соборности.

Нелишне заметить, что соборность к уравниловке и колхозам не имеет отношения. Помощь уравнивания не предполагает.

В русской рабочей артели работникам платили неодинаково, неопытным новичкам вообще давали символическую плату, а бездельников тут же выгоняли. А подрядчик, т. е. человек, подрядившийся собрать артель и сделать дело, вообще мог получать гораздо больше всех остальных.

В русской общине за худого крестьянина платили недоимку, но и всё. Если брат попал в беду — его обязательно выручат. А не попал, а просто бедно живёт, — так и живи себе, человече, кто тебе виноват, что ты такой? Однако кулак, т. е. человек, нанимавший за ничтожную плату батраков и обогащавшийся на их труде, безусловно осуждался. Это же отношение с конца XIX века переносилось на дворян и частично на капиталистов. Россия неизмеримо меньше Западной Европы страдала от аграрного перенаселения. Отношение к дворянам и промышленникам, как к дающим землю и работу, не сформировалось. Впрочем, и сами они не сознавали своей социальной роли. И столетия спустя, на рубеже III тысячелетия, ныне опальный псевдоолигарх Ходорковский сказал о себе в эфире ТВ: «Я создаю рабочие места». Ну так ведь рабочие места создаёт и тот, кто ворует провода с ЛЭП! А его социальная роль состояла в том, чтобы создавать высокооплачиваемые, высококачественные рабочие места. Под высоким качеством понимается, что высокая оплата достигается не за счёт здоровья работника. Увы, роль капиталистов (предпринимателей) в обществе не понимается пока ни обществом, ни капиталистами.

Слышал я многократно проклятия в адрес русского менталитета при одном упоминании соборности. Она-де мешает прогрессу. Но вот вспоминаю я один случай из своей жизни в Южной Корее. Была весна, по-моему, 1996 года. Дело было в Пандаче — производственной площадке, которую построила для себя фирма Самсунг в сельской местности, срыв для этого гору. Мы вышли покурить из стен института SAIT (Samsung Advanced Institute of Technology). По пути мои спутники горько упрекали меня в русском национализме и чуть ли не расизме, поскольку я осмеливался утверждать, что здесь, в Южной Корее, многое идёт совсем не так, как в России, и корейцы во многом не похожи на россиян. Справа послышался сильный шум. Там был стадион, по которому колоннами, взявшись за руки, бегали менеджеры фирмы Самсунг, выкрикивая здравницы в честь своей фирмы. Лица моих спутников вытянулись, и в этот день меня больше ни в чём не обвиняли. Из прессы я узнал, что ведущие японские фирмы проводят такой же «тренинг» для своих менеджеров. Но к чему это я? К тому, что несомненный успех японских и южнокорейских фирм был достигнут не вопреки, а благодаря национальному менталитету. И их национальные традиции отлично увязались со свободным предпринимательством. Стоит ли нам плевать против ветра?

Другой пример. Существует международная система ISO9001, повсеместно принятая на Западе. Первым пунктом там значится — опора на лидерство. И поясняется, что если вы будете тратить силы на борьбу со своими сотрудниками, вы непременно проиграете в конкурентной борьбе. А лидер — это тот, кому не требуется прилагать силу, для того чтобы его распоряжения выполнялись. То есть борьба внутри системы — путь к неудаче. Аналогично и борьба с национальным менталитетом ведёт к быстрому проигрышу всем тем, кто умеет свой менталитет использовать во благо.