Соленый клочок суши - Джимми Баффетт

Если изображенная на ней праведница молила о спасении, ее молитвы были услышаны. Она возлежала на огромном белом облаке, а лучи света, исходившие от ее босых ног, чертили на штормовом небе зигзаги молний. На поверхности океана лучи от ее ног встречались с лучом маяка. Там, где два луча пересекались, образовалась полоска спокойной воды, по которой к небольшой тихой бухточке позади маяка плыл крошечный парусник.

Картина лежала в большой картонной коробке из-под антиблошиных ошейников с надписью «Хартц Маунтин» поверх кучи типичного хлама: пластиковой посуды, старых, еще восьмидорожечных кассет Мерла Хаггарда,[14]потертой доски для игры в «скраббл»[15]и около дюжины пар роликовых коньков.

Я начал продираться к коробке, чтобы рассмотреть картину получше, но мне преградил путь лысый байкер в кожаных штанах и жилетке. Татуировки покрывали его руки от запястий до плеч. Он вытащил картину из коробки и поднял ее вверх, сравнивая изображенную на ней женщину с жалким подобием Пресвятой Девы Марии, растянувшимся через всю его правую дельтовидную мышцу.

– Эй, Шпилька! Глянь-ка на это, детка! – заорал он подруге сердца, тоже облаченной в воловью кожу. Она стояла у другого конца стола, вертя в руках автоматический пистолет 45-го калибра армейского образца, как заправский сержант морской пехоты. – Она прямо как Сэлли Филд[16]в том телевизионном шоу. Когда я был церковным служкой, оно мне страшно нравилось. Как оно называлось, это шоу? По коду, у меня провалы в памяти.

Девушка с пистолетом взглянула на картину.

– «Летающая монахиня». И ни хрена она на нее не похожа, Барт. Лучше поищи-ка в этом дерьме пару бифокальных очков.

Она открыла казенник и уставилась на владелицу лотка с хламом. Старушка сидела в электрическом кресле-коляске и усердно мусолила «Кэмел».

– Сколько возьмешь за пистолет?

– Предлагаю сделку. Пистолет и картина для твоего дружка – за пятьдесят баксов.

– Только пистолет, – огрызнулась Шпилька.

– Сорок пять баксов, – ответила женщина.

– Продано.

Барт швырнул картину назад в коробку; Шпилька расплатилась и заткнула оружие за пояс. Вскочив на мотоциклы, они с ревом исчезли из виду.

– Значит, картина стоит пять долларов? – спросил я у старухи в кресле-коляске.

– Нет, она стоит десять долларов, – ответила она.

– Но я только что слышал, как вы предлагали ее за пять долларов женщине, купившей пистолет.

– Верно, ковбой. Я предлагала ее в довесок. Знаешь ведь, когда покупаешь картофель фри с чизбургером, все это стоит на пять-десять центов дороже одного бургера. Этот пистолет и эта картина шли вместе.

– Мэм, я вижу очевидную связь между чизбургером и тарелкой картошки, но будь я проклят, если смогу найти нечто общее между автоматическим пистолетом и религиозным произведением искусства.

– Ага, так мы теперь крутые бизнесмены, да? Я скажу тебе вот что, мистер лучший-выпускник-фермерского-факультета-Гарварда, – сказала старушка. – Гони шесть баксов, и я прибавлю пару роликовых коньков.

– Вот что. Я дам пять долларов, и вы оставите коньки себе.

– По рукам! – старуха вдавила кнопку на подлокотнике инвалидной коляски и повернулась. – Говорю тебе, с такой бляхой на ремне, как у тебя, и светлой головой, что прячется под этой шляпой, ты запросто можешь стать чертовым президентом этих Соединенных Штатов, сынок. Подожди, я дам тебе пузырчатую пленку – завернешь свою картину. – И она куда-то поехала сквозь полосу препятствий из вешалок для одежды, картонных коробок и любителей распродаж. За ней тянулся след сигаретного дыма – ну просто вылитый «Ф-14» в небе.

Ожидая ее возвращения, я решил получше рассмотреть приобретение. С обратной стороны была приклеена карточка. Перевернув картину, я начал читать.

На выцветшей желтой бумажке от руки было написано, что изображенная на картине женщина – святая Барбара, покровительница попавших в грозу моряков. В кратком житии говорилось, что ее причислили к лику святых после того, как ее злого отчима поразила молния. Правда, перед этим он успел отрубить ей голову за какой-то незначительный проступок.

Моя картина отправилась домой в одеяле из пузырчатой пленки.

Тогда я еще понятия не имел, что она приведет меня в мир, где маяки не только еще существуют, но и по-прежнему служат проводниками для заблудших душ.

Наши с Мистером Твеном странствия, начавшиеся в Хартэйке, занесли нас в прибрежный городок Хит-Вейв, Алабама. Мы поднялись на борт «Карибской души» – креветочного траулера капитана Кирка – и я потер деревянного геккона на шее. На удачу.

Мы пустились в путь через Мексиканский залив, и святая Барбара смотрела поверх наших плеч. Водная гладь была плоской, словно блин, солнце медленно опускалось за горизонт на западе. Перед тем как покинуть город, я неожиданно столкнулся с кое-каким неприятным дельцем из прошлого, так что шанс сменить «додж» на корабль принес мне невероятное облегчение. Я подносил ко рту первый кусок пирога нового мира.

Алабама осталась позади. Полуостров Юкатан лежал впереди по правому борту. Я отбывал свою вахту у штурвала, грезя об исследователе Джоне Ллойде Стивенсе – первом американском путешественнике, ступившем на Юкатан и открывшем древние города индейцев майя. Когда-то они составляли могущественную империю – и именно к ним я сейчас и направлялся.

Капитан Кирк стоял у открытой двери в рулевую рубку и смотрел в бесконечное звездное небо. Я был слишком взволнован и спать не мог. Капитан Кирк заметил, что в этом нет ничего особенного, такое всегда случается, когда оставляешь сушу в первый раз и снова начинают отрастать жабры. Он сказал, что я привыкну.

Я старался быть таким же невозмутимым, как Кирк, но ничего не получалось. Слишком уж долго я мечтал об океане. Конечно, рулевая рубка креветочного траулера – это вам не мерно покачивающаяся на волнах палуба парусной шхуны из киноверсии «Отважных капитанов»,[17]завладевшей моим воображением еще в детстве. Но я был в полном восторге и от «Карибской души».

Стоило выйти в открытое море, как капитан Кирк ожил. Судя по всему, на раскачивающейся палубе он чувствовал себя гораздо комфортнее, чем на твердой земле. Мы развлекались, вспоминая необычные обстоятельства моего прибытия на борт. Я рассказал ему о своем путешествии с гор к океану и сложных чувствах к женщине, которую повстречал в Арканзасе, – Донне Кей Данбар. Я даже набрался смелости и признался ему, что хотя я мечтал о такой поездке всю свою жизнь, толчком к ней послужило весьма неприятное событие. Дело в том, что в Вайоминге я совершил преступление. Я заверил его, что никого не убивал, не бегал за жертвой с топором, а он уверил меня, что будь я им, меня бы не было на его судне. Оказалось, что однажды он и вправду вышел в море с таким вот типом, и теперь знал, как они себя ведут. Наконец, я спросил его, почему он вообще пустил меня на свой корабль вместе с лошадью.