Волк среди воров - Борис Седов

Если он сказал последнюю фразу для того, чтобы добавить себе авторитета в глазах окружающих, то результата добился. И понятые, и мама Артема, и даже Анюта посмотрели на него с уважением.

Через полтора часа обыск был завершен. Составив протокол, Сиваков протянул его Артему на подпись. Глядя в окно, под которым завывала сигнализация белого «жигуленка», майор устало сказал:

- Рвать не советую, это ни на что не повлияет. Я просто напишу новый…

- А от подписи я могу отказаться? - уточнил Грек, пробегая глазами заполненные неразборчивым почерком строчки.

- Можете, - согласился майор, - Это тоже ни на что не влияет. Понятые засвидетельствуют этот факт, и всего-то делов. Только странно, Артем Александрович, что вы задаете такие вопросы. Вы же в наших делах опытный человек…

Последняя фраза была произнесена таким тоном, что даже совершенно постороннему человеку становилось понятно: во-первых, не так давно у Артема были с законом серьезные расхождения, а во-вторых, майор об этом отлично осведомлен.

Артем расписался в двух местах, где было указано, и Сиваков протянул Анюте копию протокола:

- Это вам. А вашему мужу придется проехать с нами, ответить на ряд вопросов. В частности, на вопросы о том, где он был и чем занимался позавчера вечером.

Анюта охнула, перевела взгляд с Артема на Сивакова, чуть не выронила протокол. Только слепой не обратил бы внимания на такую реакцию. Сиваков не был слепым, и усмешка, промелькнувшая на лице, засвидетельствовала: он реакцию женщины «снял»; больше того, будничным тоном говоря про «позавчера вечером», он и рассчитывал увидеть нечто подобное.

Греков представил: сейчас его увезут, а на мать и Анюту насядут с допросами. Конечно, беседовать будут вежливо, но сложно ли запутать двух встревоженных женщин, привыкших за последнее время, что Артем регулярно попадает в истории? Тем более, этот злополучный вечер среды! Черт, ну почему этот подонок Киржач нашел свою смерть именно позавчера?! Сколько он лишнего по земле переходил;

мог бы протянуть и еще пару деньков, чтобы у Артема было нормальное алиби.

- Мне нужно позвонить, - сказал он и, поскольку никакой реакции не последовало, агрессивно добавил: - Я имею право на один телефонный звонок?

- Звоните, - неожиданно легко согласился майор. - Конечно, мы не в Америке, но отчего бы не пойти вам навстречу? Вы ведь, Артем Александрович, не адвокату собрались звонить? Связались бы лучше с ним, он вам пригодится…

Артем набрал номер Лакина. После шестого гудка Макс снял трубку:

- Алло! - голос был сонный.

- Макс, это я, - в нескольких словах Греков обрисовал ситуацию. Лакин его выслушал, не перебивая. Потом смачно выругался и заметил:

- Нормальному человеку на три жизни хватило бы тех неприятностей, которые ты огреб за два года. Ну куда тебя вечно заносит? Ладно, езжай с ними, от этого не отвертеться. На вопросы отвечай осторожно и постарайся понять, куда они клонят и что у них есть на тебя. Я подгоню тебе толкового адвоката и прокачаю ситуацию со своей стороны. И прямо сейчас выезжаю к тебе домой. Скажи Ане и матери, чтобы молчали до моего появления… Все, ни пуха тебе!

- К черту!

* * *

За спиной с лязгом захлопнулась дверь. Артем огляделся: в небольшой камере он был один. Забранное «намордником» окошко, две шконки вдоль стен, покрытых ноздреватыми наплывами бетона, небольшой столик, привинченный к полу, параша… Что ж, условия довольно комфортные! Сколько в них куковать? Теперь в изолятор временного содержания определяют на двое суток, потом суд должен определить, есть основания арестовывать или можно отпустить человека. Следователь, когда обрисовывал перспективы, сразу сказал: вряд ли отпустят. Наверное, он всегда и каждому так говорит, но это утешение слабое. Не надо быть великим специалистом, чтобы понять: на этот раз ты вляпался, Грек, основательнее, чем в Москве. Там все было шито белыми нитками, здесь же дело по настоящему крепкое. Адвокат вряд ли поможет, вся надежда на Лакина. Но и он не всесилен. Тем более сейчас, когда ему до пенсии остались считанные дни, и все знают об этом.

Сбросив кроссовки, из которых надзиратели забрали шнурки, Артем растянулся на шконке. Хорошие мысли на ум не шли. Но и плохие не особенно досаждали. Какое-то спокойствие появилось. И если б не тревога за Анюту, он был бы готов к любым поворотам во всеоружии.

Интуиция говорила, что этих поворотов будет не меньше, чем прежде. И дай-то Бог выйти из них человеком!

Лежа на спине, Артем задремал. Сон был спокойным, глубоким, кошмары не донимали.

Но когда в половине двенадцатого дверь камеры бесшумно начала открываться, Артем мгновенно проснулся. Не изменяя положения тела, он приоткрыл один глаз.

На пороге камеры стоял человек, фигура которого казалась очень знакомой.

«СИЖУ НА НАРАХ, КАК КОРОЛЬ НА ИМЕНИНАХ…»

- Как отдыхается, гладиатор?

- До твоего появления было прекрасно, - Артем опустил ноги со шконки, нащупал кроссовки, обулся. Провел ладонью по голове, вздыбливая короткий ежик. - Ну и напугал ты меня!

- Честному человеку нечего опасаться. Или ты думал, что это киллер пришел тебя додушить?

За спиной Макса Лакина надзиратель захлопнул тяжелую дверь. А чуть позже свет в тесной камере загорелся поярче, так что Артем смог рассмотреть друга, не напрягаясь. Они встречались несколько дней назад, но сейчас Лакин производил совершенно не знакомое впечатление. Сначала Артем подумал, что дело в его собственном восприятии. Ведь столько событий произошло! За несколько часов из свободного человека он превратился в без пяти минут зэка, подозреваемого в совершении тяжкого преступления. От таких пертурбаций даже сахар покажется горьким…

Но, продолжая разглядывать друга, Грек понял, что дело не в его восприятии. Макс действительно изменился. Во-первых, сбивала с толку одежда. Он привык видеть Лакина или в строгом костюме, или в чем-то другом, например, в джинсах и тенниске, когда выбирались семьями на шашлыки, но это другое все равно сидело, как форменная одежда. Сейчас Макс был одет в красный пуловер и свободные брюки, которые почему-то не вызывали привычных ассоциаций с кителем и лампасами. А вместе с одеждой изменилась и манера Макса держаться. Что-то ушло… Что-то неосязаемое, не поддающееся словесному описанию, но всегда выделявшее его из толпы. Он мог затеряться на Невском или остаться незамеченным в Гостином Дворе, но стоило ему зайти в какой-нибудь офис, не говоря уже о квартирах, как даже без предъявления удостоверения окружающим было ясно, что перед ними представитель серьезной государственной организации.

Теперь этого не было. Теперь Лакин выглядел как простой человек, которого на улицах тормозят постовые, за рулем обдирают гаишники, а охранники супермаркета относятся с уважением только после того, как убедятся в серьезной толщине кошелька.