Роман. В письмах - Оксана Цыганкова

был так узнаваем, даже смена имени не помогла бы, а я не хотела тебе ничего ломать.

Я и сейчас пишу, почти не употребляя ни конкретных слов, ни имен и это ничего не спасет – ты узнаваем. Просто ты действительно уникальный во всем – в мироощущении, в поступках, в косяках.

Так вот, ты начинал все сначала. Какое-то время я бесилась, потом меня вся эта история стала даже забавлять. В этом был особый кайф – каждый раз та же самая нежность, нерешительность даже, трепет. Первый раз ты даже посмелее был. Там ты видимо решился и летел вниз. Это как с парашютом прыгнуть – шаг уже сделал, нет смысла дергаться, уже летишь. А в последующие разы как будто еще только пытался этот шаг сделать.

Вот уж где я научилась принимать и отпускать ситуацию. Сейчас это модно, этому из каждого утюга лечат, а тогда это был вообще единственно возможный способ существования. В твою голову залезть невозможно и на что и когда ты решишься в следующий раз, было абсолютно непрогнозируемо. Если сидеть и ждать этого события, можно поехать крышей.

Поэтому я жила на всю катушку. Нет, в моей жизни не было другого мужчины, хотя шансов было миллион. У меня просто не было потребности в другом мужчине. Любовь с тобой так отличалась от секса и так заряжала, что мне этого хватало от близости до близости. Как ни странно, несмотря на всю невротичность нашей ситуации, ты меня усиливал и уравновешивал. Ты давал мне землю. А когда мы расходились, я взлетала.

Я помню, когда я ехала к тебе в тот самый первый раз, у меня было такое светлое чувство, что я даже пожалела о безвинно прибитом комаре. Вроде и не кусал меня, так по инерции замочила. А после близости захотелось убить комара…

К чему это я? Возвращал на землю. В хорошем смысле этого выражения.

Но от близости до близости проходило много дней, твоих сомнений, твоих попыток опять стать друзьями, и в это время у меня было много встреч, событий и работы на трех работах сразу.

Я вообще жадная была до работы и до событий.

Но одну нашу встречу я все-таки помню очень хорошо. Ты даже не сам мне позвонил, а уговорил Таню. Зачем тебе это было нужно, я не поняла, я бы итак неслась к тебе босиком по стеклам, но наверно для тебя это было неочевидно. И ты не решался, боялся услышать, что я не могу. Поэтому звонила Таня. Вы уже где-то гуляли втроем еще с одним твоим другом, и ты уже нормально принял, почти засыпал за столом, поэтому мы полночи над тобой подшучивали. Как раз Розембаум пел про «А Ромка этого уже не видит», и это было очень по ситуации.

Если бы я только подумать могла, как поменяется смысл этой песни на буквальный через восемь лет!!! Как я буду кричать «Выключи!», потому что даже на мгновение не позволяла себе допустить мысль, что ты не выкарабкаешься.

Но до этого было еще далеко, а до тебя, такого счастливого, такого расслабленного (сколько пива вы уже успели выпить?) рукой подать.

Как-то мы всей толпой ко мне домой переместились, там ты залег на сундук и валялся, а я сидела рядом на полу и думала, что вот она, кажется, формула счастья – просто ты в моем доме. Можешь вообще ничего не делать, на диване валяться, а я буду смотреть на тебя и все. Впрочем, как-то раз, перед тем как поссориться, я это тебе уже писала. И подарила на диске на новый год. Я так и не узнала, прочитал ли ты это когда-нибудь… Тогда мне это казалось чем-то сродни письма Татьяны Лариной. Не так давно нашла, перечитала, ничего особенного.

Таня с Лешей громко ссорились в этот момент. Они оба понимали, что мы хотим вдвоем остаться, но Леша это как-то грубо-командно обозначил, и Таня пошла на принцип. Мы молчали оба с тобой, друг на друга смотрели и ждали, что само рассосется.

Это вообще стало лейтмотивом в дальнейшем – ждать, что рассосется само. Была какая-то вечеринка, когда все семьи пришли и что-то отмечали. А ты утащил меня на улицу, и мы там целовались упоенно. Мне вообще было все-равно, я волю теряла. Ты берешь меня за руку, и я иду за тобой хвостиком без оценок и без анализа. А тебе наверно, остроты добавляло. Когда время нашего отсутствия перестало быть приличным, мы вернулись в помещение, и Таня спросила – он тебя специально что-ли под камеры потащил, чтобы все увидели и все само решилось? Так что сцена про хоум-видео в книге тоже не совсем придумана.

А тогда из моей квартиры Леша Таню все-таки увел, мы дорвались друг до друга. Почему я именно это вспоминаю? Потому что до этого все было условно-прилично, всегда один и тот же диван, выдержавший на себе много разнообразного греха. А тут реально, где встретились , там и упали. Не могли и шага сделать. Я то всегда как бандерлог перед удавом волю теряла – мы только остались вдвоем, у меня ни мозга, ни воли, делай, что хочешь. А в этот раз ты очень хотел.

Это было новое. Куда твой сон делся? Куда делась эта твоя нерешительность? Я не знаю, сколько времени прошло, счет потеряла, но как-то немало. Ты такси вызвал, домой ехать. Пообещали минут через пятнадцать, и ты на улицу засобирался, покурить, отдышаться. Но не смог.

Так мы с тобой занимались любовью в коридоре прямо на полу. Это было такое безумие, со мной впервые. Обычно меня смешат эти постельные сцены в фильмах, где они до кровати дойти не могут, но в моей жизни это тоже было. Именно это я потом писала в книге, когда герои навсегда расставались.

Письмо 6

Интересно все-таки, почему я в тебя так влюбилась тогда? Ведь я знала тебя сто лет!

Мне кажется, что вот этот трепет в мою сторону добирался куда-то очень далеко. Или вот это абсолютное знание, что я нужна тебе рядом. Оно как-то через спинной мозг заходило. Это было очень сексуально – чувствовать свою необходимость. Такое ощущение, что это откуда-то свыше было. Как мы умудрились это поломать?

Как это сломалось у меня, я помню. Я начала тебя ревновать. Опять же ни до, ни после я никого не ревновала. Мне это незнакомо было. Бывали неприятные