Черное белое - Наталья Андреева

Из другого ящика выглядывал уголок фотоальбома. Вот о чем надо сейчас подумать. О живых, не о мертвых. Бросила ножницы в ящик, достала фотоальбом. Красивый парень лет двадцатипяти-тридцати, это, судя по всему, и есть Павел Мошкин. Его фотографии — в изобилии, особенно на последних страницах. В саду возле дома, среди роз, в цветнике, в беседке… Что ж, теперь не ошибется. Не пройдет мимо, если встретит случайно на улице. Ха-ха! Родственница из провинции! А вот Анна Павловна последнее время не фотографировалась.

Молодой красивый мужчина и тяжело больная женщина сорока с лишним лет. Тут все понятно. Жил с ней из-за денег. Последнее утешение умирающей вдовы. В гараже «Вольво»-универсал, на крыше дома — антенна спутникового телевидения. Два года рабства. Золотая клетка. Каждый день смертельный номер: прыжок через горящий обруч. Поездка в город. По возвращении двери могут быть заперты. Навсегда. Стучи, не стучи. Их ничего не связывало.

И вот теперь отслужил. Сколько ему за это причитается? Хочет все, это понятно. Но все в любом случае не получит. Придется объяснить, если еще не понял. Где же ты ходишь, Павел Мошкин?

Надо как следует все здесь осмотреть. Сантиметр за сантиметром. Судя по беспорядку в доме, искали деньги. А если их здесь нет? Как у хозяев было с наличностью? На счетах в банке — это понятно. Но надо знать код, чтобы снять нужную сумму. Кода нет. И банковских карточек тоже пока не наблюдается. А как сейчас нужна наличность! Искать…

Уже поздно ночью, так и не дождавшись хозяина, она подвела итоги. Задерживаться в доме нельзя, рано или поздно это вызовет подозрение у соседей. Наличие ключей еще не доказывает родства. Что будет, если заглянет милиция? Этого допустить нельзя. Ни в коем случае. Никакой милиции. Значит, надо снять жилье на то время, пока будет ухаживать за Соней. На месяц, а лучше на два. Для этого нужно срочно найти деньги. Пока обыск в доме мало что дал. И пятисот долларов не наскребла. Хозяина нет. Банковские карточки тоже куда-то исчезли. Взял с собой? Ну конечно!

Самое ценное — старые фотоальбомы. Здесь еще и в помине нет никакого Павла Мошкина. Только тени прошлого. Хозяйка и ее законные мужья. Все теперь в могиле. Как бы узнать точные размеры наследства? Как?!

— Который час?

— Ну как, девочка, тебе лучше?

— Не знаю.

Вялость, слабость, сонливость. Кто сидит у ее кровати? Пожилая женщина в белом халате, с добрым морщинистым лицом. Подносит ко рту ложку:

— Покушай, детка.

— Я сама…

Сама! Руки-то забинтованы! На обеих гипс. Что произошло за эти три дня? Такое ощущение, что сначала вывернуло наизнанку, а потом все внутренности выдраили с хлоркой. Сердце, печень, легкие… Добела. Во рту ее вкус. И теперь изнутри Соня похожа на белую комнату, абсолютно пустую. Какие странные мысли лезут в голову! Что-то вливали через капельницу, в исколотые вены. Самую настоящую дрянь. От которой тошнит. Зачем менять белые крылья на жалкие подпорки? На которых

— уверена в этом! — все равно не сможет ходить. Зачем?!

— Кто вы?

— Санитарка я, детка. Тетя Тоня. Ты покушай, покушай.

— Что это?

Судя по запаху, куриный бульон. А есть не хочется. Тетя Тоня настойчиво сует ко рту ложку. «Надо, детка, надо, так врач велел…» Морщась, глотает. Во рту по-прежнему привкус хлорки.

— Сколько это будет продолжаться?

— Что, детка?

— Когда я смогу есть сама?

— Недельки через две сможешь. Вот снимут гипс с правой руки. Борисович-то сказал, что ничего серьезного, косточки быстро срастутся. А до того я тебя с ложечки буду кормить. Как маленькую.

— Почему?

— Чтобы окрепла, на ноги встала. Здоровенькая была.

— Почему вы со мной возитесь?

— Работа у меня такая.

— Вам заплатили, да? Кто заплатил?

— Сестра твоя уж шибко о тебе заботится, Сонечка.

— Да нет у меня никакой сестры! Сколько можно повторять?!

— Ничего, ничего. Ты, главное, кушай. Это пройдет.

— Что пройдет?

— Да сколько ж влили в тебя всего, сердешная? Хорошо, что хоть помнишь, как звать.

— Зовут меня Соней. Но сестры у меня нет. Послушайте-ка. Сделайте для меня одну вещь. За деньги. Сможете?

— Что сделать-то, детка?

— Позовите милицию.

— Милицию? — охнула нянечка. — Зачем?

— Я хочу стать собой. Слышите вы? Собой!

И тут открывается дверь. Опять эта женщина, которая назвалась ее сестрой. Пропустив вперед мужчину средних лет в наброшенном на плечи халате, входит в палату к Соне.

— Ну как? Легче? Соня, тебе легче? — И нянечке: — Вы можете идти, я сама ее покормлю.

— Обойдусь.

Но тетя Тоня все равно ушла. Эта же щебечет:

— Милая, тебе надо успокоиться. Все плохое уже позади. Я все понимаю, есть не хочется, пить не хочется. Нарколог мне все объяснил.

Женщина, назвавшаяся сестрой, присаживается на стул, берет ложку, салфетку и пытается Соню кормить. Мужчина в халате внимательно за этим наблюдает.

— Кто ты такая? — отпихивает ложку Соня.

— Не хочешь? Ну не мучай себя. Поела немного — и хорошо. Не все сразу.

Валентин Сергеевич, вы присаживайтесь. Я думала, что моей сестре уже легче, и она сможет, наконец, вспомнить…

— Да помню я все!

— Соня, нарколог сегодня приходил? Он должен держать ситуацию под контролем. Я хочу, чтобы ты поскорее встала на ноги.

— А я хочу пойти в милицию!

— Я об этом уже подумала. Вот Валентин Сергеевич, капитан милиции, старший оперуполномоченный из РОВД. Участок, на котором с тобой произошло ДТП, в его ведении. Ты помнишь, как все было?

— Нет. Ничего я не помню. Мне было плохо. Я в тот момент хотела только одного. Как, впрочем, и сейчас. Дозы.

— Понимаю. Валентин Сергеевич, моя сестра получила серьезные травмы. Боюсь, что сегодня не сможет ничего конкретного сказать. Если хотите, можете с ней поговорить, но толку не будет. Я знаю свою сестру. Я же вам рассказывала…

— Что ты рассказывала?! Что?! Ты же никогда раньше меня не видела! В жизни не видела! Она рассказывала!

А капитан сидит, как сыч. Словно воды в рот набрал. Она тараторит просто без умолку, эта Алексеевна. Натура такая. А этот сидит. Наконец, очнулся, промямлил:

— Э-э-э… Вы Софья Алексеевна Летичевская?

— Да.

— Помните это?

— Прекрасно!

— Семьдесят восьмого года рождения…

— Девятого.