Тайны Пантеона - Марина Суржевская

Я поморщилась, старясь не хромать. Чаши исцеляют, но фантомная боль каждый раз эхом отзывается в теле еще несколько часов. Хотя сейчас меня больше волновала боль в животе, а вернее – дикий голод, заставляющий спешить в сторону гостиной, где накрывали обед. Вкусные запахи я ощутила еще на лестнице и прибавила шаг, стараясь не хромать, а идти ровно и царственно.

Если и было в Кастеле что-то, вызывающее мое одобрение, так это еда.

Тренировка и последующее исцеление сжирали кучу энергии и ресурсов организма, так что кормили инквизиторов так, словно собирались однажды зажарить вместо праздничного гуся. На длинном столе громоздились блюда с самыми разнообразными кушаньями. Взяв тарелку с огромным стейком и гору запеченного с розмарином картофеля, два салата и пирожное с ванильным кремом, я устроилась за столиком. В углу напротив уже двигал челюстями малыш Лю. Кровоточащего рубца на его лице не было, что слегка меня огорчило. Поймав мой взгляд, верзила прищурился и красноречиво провел ладонью по шее. Я пожала плечами, возвращаясь к своему обеду. И лениво размышляя о масле на крыше. Неужели громила сам додумался до такого трюка? Вот уж никогда не поверю… Но если не сам, то кто его надоумил? Кто подсказал? На спаррингах существовало строгое правило: каждый сражается сам и не имеет права обращаться за помощью. Обманывать противника – можно, а вот пользоваться чужими подсказками – нет. Инквизиция пыталась научить своих адептов думать самостоятельно, но насколько я успела понять, с наследником Джамрат это получалось плохо. Люхараджан умел бить – сильно и смертоносно, но он не умел хитрить. И именно поэтому проигрывал мне на каждом спарринге.

Так кто же надоумил лысого монстра?

Сделав глоток ароматного чая, я блаженно зажмурилась и осмотрела гостиную поверх кружки. Время трапезы заканчивалось и занятых мест оказалось немного. Напротив Лю по обыкновению сидел молчаливый Далий Веридов, светловолосый и бледный, как снежный край, из которого он приехал. Далий, как всегда, кутался в огромный шарф, словно никак не мог согреться. Бледный заморыш был самым очевидным кандидатом на того, кто разлил масло. В отличие от малыша Лю, Веридов соображал отлично. Может, поэтому меня никогда не ставили с ним в спарринг.

Стол рядом занимали девушки: Ханна, Янса и Вероника. По углам расселись парни, некоторых я знала, некоторых нет. На меня никто из присутствующих не смотрел, каждый был занят своим обедом. Я обвела зал быстрым взглядом и задумалась. О том, кто разлил масло. И о том, сколько вокруг меня деструктов.

Сделав еще глоток, я снова перевела взгляд на верзилу, из-за которого буду хромать до утра. Сосредоточилась, пытаясь увидеть его линии Духа. И снова глаза обожгло белым светом. Вздохнув, я отвела взгляд. Что ж, похоже, Кастел каким-то образом защищал личности своих питомцев. Одно радовало: если я не способна увидеть чужой разрыв, то и мой не рассмотрят другие. Может, все дело в синем пузырьке с горькими каплями, который я сейчас грела в кармане своей черной формы? И именно это снадобье создавало белую завесу на линиях Духа?

Увы, еще один секрет Кастела и инквизиции, который я пока не сумела разгадать.

Однако после сытного и вкусного обеда мое настроение значительно улучшилось. Я жива и почти здорова, ощущаю себя бодрой и сильной, а значит – смогу найти все ответы. И выход из ловушки, в которую меня загнали! Если рассматривать Кастел как временную неприятность, а не вечную обязанность, то жить становится гораздо веселее!

Я оправила край жесткого мундира. Форма – еще одна строчка в длинном списке моей ненависти. Адептам инквизиции позволялось ходить только в ней. Черные узкие брюки, заправленные в сапоги, рубашка и удлиненный мундир. Даже красный шнур-аксельбант, способный хоть как-то оживить эту неприглядную тьму, надо было заслужить. А из украшений в Кастеле допускались лишь серьги-айки и в качестве редкого исключения – помолвочные и обручальные кольца. Вопиющая несправедливость!

Конечно, я нарушила это правило в первый же день своего пребывания в Кастеле, явившись на ужин в прекрасном наряде цвета зимнего заката. Рукава опускались почти до пола, по шелку платья плелись всполохи грозы. Когда я шла по сумрачным коридорам Кастела, высоченные каблуки моих туфель выбивали на древних камнях марш моего протеста, аметистовые браслеты на руках и ногах звенели песню несогласия, а лиловые пряди плыли по воздуху подобно знамени освобождения! От меня шарахались черные тени, а когда я вошла в переполненную адептами гостиную, воцарилась такая тишина, которой не смогла бы добиться и армия восставших из небытия призраков. Что ж, мое появление, определенно, стало лучшей легендой этого жуткого места, так что я могла собой гордиться! Величественно прошествовав к столику, я взмахнула рукой и объявила, что Кассандра Вэйлинг готова испробовать угощения Кастела.

Первой очнулась преподобная Агамена, поедающая за столом наставников унылые, как она сама, листья салата. Тогда-то я и узнала, что у этой стервы нет ни изысканного вкуса, ни жалости. Не позволив сделать даже глотка чая, меня отправили в карцер. Жуткое местечко с ледяными стенами, дырой в полу и завывающим под потолком ветром. После трех дней голода и холода я выучила десяток упражнений, чтобы согреться, и придумала сотню способов убийства преподобной Агамены и всех обитателей Кастела. А еще поняла, что роскошное платье и драгоценности не способны подарить ни капли тепла. Когда ты сидишь на каменной скамье карцера, а твои внутренности сводит от голодного спазма, в твоем распоряжении остаются лишь воспоминания. И лишь они могут согреть и успокоить.

Свои воспоминания я хранила как самый скупой кредитор, доставая во тьме и оберегая от чужих глаз. И даже от себя. В тех воспоминаниях были темные как ночь глаза, снег, на котором тянулась цепочка следов, и чашка с отбитым краем. Слишком мало, чтобы сложить в историю. И так много, что могло заменить целый мир.

Но доставать эту память я себе не позволяла.

Я сглотнула, ощутив внезапную горечь. Последний разговор с Августом я вспоминать не хотела. Некоторые воспоминания могут согреть. А некоторые сделать больно, как гвоздь, воткнутый в кожу до самой кости.

Когда меня – замерзшую, голодную, грязную и злую – выпустили из карцера, я обнаружила, что в моей комнате не осталось ни одного платья. Все мои прекрасные наряды испарились, вместо них в шкафу висели ряды совершенно одинаковых мундиров и тренировочных костюмов. Мой шкаф стал похож на могильник – черные надгробные плиты мундиров и серые скелеты тренировочной формы.

В тот момент я подумала, что угроза оказаться в Песках не