Обелиск на меридиане - Владимир Миронович Понизовский

надумал! На трех мужиков ломаться! — отозвалась она. — Эт ланно, что матери у тебя нет, под свекровью ох как трудно ходить, все сказывают. Печь когда еще начнешь сама топить.

Алексея корябнула ее простодушная откровенность. Знала бы, как тяжко-безласково им троим все эти годы… Он отстранился. Промолчал. Передохнул.

— Сами отстроимся. Брат с отцом подсобят, пятистенник поставим… — И снова: — Нют, ну чего ж ждать?..

— Теперь сманивашь… А потом срамить будешь, яичницу ковырять, знаю вас, бессовестных! — выдохнула она, не разжимая объятий и не отстраняя его жадных рук. — Думаешь, такая блукащая девка, раз сама в ригу позвала?

— Не думаю.

— Сказала — слово! — отпрянула она. — Не насильничай. Маленький, не знаешь, чем такие играчки кончаются? А как затяжелею, а ты не возьмешь?

— Да что ты!..

— Меня-т возьмешь! — В голосе ее была уверенность. — Многие зарятся. Меня всяк возьмет, не тощая-хворущая, на личико хорошенькая и не бедная. Меня любую возьмут!

— Эх ты… — Он спустил ноги с полатей. — Я-то про тебя даже стих сочинил.

— Ну-ко!

— Если хошь, слухай… — Он запнулся. Собрался с духом:

Дорогая сердцу Нюта!

Ты — как пышный яркоцвет!

Нету ни одной минуты,

Чтоб не слал тебе привет!..

Алексей охрип, осекся.

— Дальше, Лешенька!

Перва в Ладышах плясунья,

Голосок твой звончей всех.

Днем и ноченькою лунней

Радый слухать я твой смех!

Он замолчал.

— Ах ты, мой миленькой! Такой мне гостинец! Иди сюда, мой забавочка! Иди!.. О-о!.. Медведь какой!..

Она всхлипнула. Потом тихо засмеялась:

— О, какой ты настырной!.. Вот и обвенчал нас сноп жита…

Толкая его, сонного, мягкими локтями, начала одеваться. Снова тихо рассмеялась:

— Рубашку наизнанку надела!.. — Жарко ткнулась губами в его щеку: — Пора… Маманя хватится. У нас сени ужас какие скрыпучие.

Соскользнула с полатей. За ней зашуршало ссыпающееся жито.

— Огонь оставим. Ты чего лежишь-разлеживаешься? Вставай, прислони к дверце полешко, чтобы угли не выпали. А в воскресенье присылай сватов, слышь?..

Глава пятая

В уик-энд Антон Путко отправился на своем «дофине» в Суассон, городок неподалеку от Парижа. Поводом для поездки послужило опубликованное в рубриках светской хроники эмигрантских газет сообщение, что во Францию из Германии соизволил пожаловать великий князь Кирилл Владимирович. Эмиграцию новость взбудоражила, поскольку Кирилл, выступая соперником великого князя Николая Николаевича, предъявлял свои права не только на роль белого вождя, но и на царскую корону.

Попытки объединения русских эмигрантов, «в рассеянии сущих», предпринимались едва ли не сразу после крымской эвакуации. Уже в Константинополе барон Врангель собрал «Русский совет». В нем оказались и генералы, и бывшие министры, и земцы; лидер «черной сотни» сенатор Шульгин и некогда большевик, а затем рьяный антиленинец Алексинский, бывший председатель Государственной думы Гучков и украинский «самостийник» батько Левицкий, правая рука Петлюры… Столь пестрый состав предопределил недолговечность первого «Русского совета». За тем последовали «Русский комитет» под председательством архиепископа Анастасия в том же Константинополе, «Национальный комитет» в Париже, иные образования, но ничего не получалось: каждая группа хотела утвердить свою верховную власть, выдвинуть своего вождя, урвать из скудных эмигрантских касс и «фондов» побольше только для себя. Так продолжалось, пока за сплочение белой эмиграции не взялся «Российский торгово-промышленный союз» во главе с Рябушинским, Нобелем, Лианозовым. В отличие от высочеств, сиятельств и превосходительств, чьи титулы остались лишь тенью былого могущества, эти тузы торговли и промышленности, люди точного расчета, заблаговременно разместили капиталы в Европе и за океанами, загодя срастили золотые рубли с франками, марками, фунтами, долларами и безбедно пережили лихолетье войн и революций. Теперь в иных краях имели они банки и магазины, заводы и фабрики, на вывесках коих значились их фамилии. С прежним российским размахом кутили в ресторанах, а свободные от забот дни проводили на Лазурном берегу, в благословенном Карлсбаде, в ускоряющем ток крови Монте-Карло… И как во все времена, не выставляя на заглавные листы событий свои имена, они-то и решали, каким быть грядущему.

Теперь, собравшись в парижском зале «Конференции производства, порядка и мира», они судили-рядили, кого поставить вождем. Не генерала — на любом из них лежал несчастливый знак поражения в гражданской войне; но и не политического деятеля — каждый был запятнан участием в партийных кознях, интригах, сопричастен бесславному правлению предреволюционных лет. Вождем должен стать кто-то из отпрысков царствовавшей династии. Ибо во все времена, как свидетельствовала история, когда на смену республике возвращалась монархия, на трон сажали представителя прежде царствовавшего дома. Так было в Австрии, куда снова вернулись Габсбурги; в Англии, где после Кромвеля корону вручили Стюартам, в Испании и Франции — Бурбонам. Так должно произойти и в России: трехсотлетнюю династию продолжит Романов. Но кто именно?.. Всего уцелело восемнадцать принцев и принцесс царской крови. Больше женщин, они в счет не шли. Мужчины? Великий князь Андрей Владимирович держал игорный дом в Лондоне, тем опорочил свое имя, да к тому же недавно обанкротился. Дмитрий Павлович, участник убийства Распутина, политики чурался, был занят поисками богатой невесты, предпочтительно дочери американского миллиардера. И так — на кого ни обрати взгляд. Найти самозванца? В наш-то век, век репортеров и фотокорреспондентов…

Вскоре после совещания денежных тузов съехались на зарубежный съезд, тоже в Париж, четыре сотни делегатов из эмигрантских колоний тридцати стран. Путко удостоился гостевой карточки на съезд. И услышал, как генерал Краснов, распушив лихие усы и обведя острым взглядом зал, провозгласил: «Уполномочен всеми казачьими атаманами во всеуслышание заявить, что мы боролись и будем бороться за утверждение в России неограниченной монархии с царем из дома Романовых во главе! Единодушным вождем нашим, символом великого прошлого и светлого будущего, перед именем чьим смолкнут споры, улягутся распри, сгладятся трения, да будет великий князь Николай Николаевич!..» Слова его заглушил шквал рукоплесканий.

В том шквале потонула истина. Великого князя Николая Николаевича штаб и обер-офицерство знало: старейший из членов династии, дядька последнего самодержца, до мировой войны выделявшийся среди других представителей дома Романовых лишь саженным ростом и пристрастием к псовой охоте, с началом войны назначенный главнокомандующим российской армией, талантов стратега отнюдь не проявил, а в революцию благополучно перебрался в Париж. Но на съезде никто об этом не вспомнил. Нужно имя — и имя названо.

Императорское высочество в съезде не участвовал. Однако по завершении его великий князь соблаговолил принять депутацию в своем дворце в Шуаньи и согласился возложить на себя историческое бремя.

Антон Путко на аудиенцию к новому монарху, конечно, не попал. Но в эмигрантской среде уже на следующий день стало известно, что