Ночной ангел. Книга 1. Путь тени - Брент Уикс

— Выпейте, Корбин, — сказал Пон Драдин. До этого мгновения шинга не произносил ни звука. — Вы были бы лучшим из мокрушников, Блинт, если бы не знали, что вы — лучший. Да, вы мастер своего дела, но приказы вам отдаю я. Еще раз тронете кого-либо из Девятерых, понесете наказание. А теперь убирайтесь!

Тоннель оказался неправильным. Азоту приходилось бывать в тоннелях. Двигаться ощупью в густой темноте было страшновато, но Азот умел подавлять в себе страх. Поначалу он не замечал ничего необычного: тоннель был грубо вырезан, конечно, не освещался и становился шире и шире. Чем глубже он уходил под землю, тем ровнее становились стены, а пол — глаже. Судя по всему, этот тоннель был какой-то особенный.

Особенный — не неправильный. По-настоящему сбивала с толку лишь ступенька. Азот присел перед ней на корточки перевести дыхание и поразмыслить, готовый в случае опасности тотчас сорваться и унестись прочь.

Необычных запахов он не чувствовал. Пахло так, как и должно пахнуть под землей. Азот прищурился, и ему показалось, что он видит что-то еще. Потом вытянул руку и прикоснулся к… прохладе.

Воздух двигался. Азота охватил внезапный страх. Двадцатью минутами ранее здесь прошел Дарзо Блинт. Факела у него не было. Азоту вспомнились жуткие рассказы, о которых, отправляясь за мокрушником, он как-то не подумал.

Щеки коснулось дуновение кисловатого воздуха. Азот хотел пуститься наутек, но не знал, в какую сторону бежать. Защититься было нечем. Все их оружие хранилось у Крыса. Другую Азотову щеку вновь лизнул ветерок. Чем это пахнет? Чесноком?

— В нашем мире есть множество тайн, мальчик, — послышался чей-то голос. — Например, волшебные сигналы тревоги или имена Девятерых. Если ты двинешься дальше, откроешь для себя одну из этих тайн. А потом тебя обнаружат два премилых стражника, которым велено убивать непрошеных гостей.

— Мастер Блинт? — Азот всматривался во тьму.

— Если задумаешь проследовать за кем-нибудь еще, не особенно ловчи — это выглядит подозрительно.

Азот не вполне понимал, о чем речь, однако догадывался, что о чем-то не слишком достойном.

— Мастер Блинт?

В ответ послышался удаляющийся смех. Азот вскочил, напуганный мыслью, что мечта вновь ускользает от него вместе с этим смехом, и побежал в темноту.

— Постойте!

Никто не откликнулся. Азот припустил бегом, споткнулся о валун и полетел на каменный пол, разбивая коленки и ладони.

— Мастер Блинт, подождите! Мне нужно стать вашим учеником! Мастер Блинт, пожалуйста!

Прямо над его головой раздался голос, хоть Азот и никого не видел.

— Я не беру учеников. Ступай домой, мальчик.

— Я не такой, как все! Буду исполнять, что прикажете. И у меня есть деньги!

Ответа не последовало. Блинт ушел.

Тишина причиняла боль, ежесекундно пульсировала, как ссадины на руках и ногах, и ее было не унять. Хотелось плакать, но плачут только маленькие.

Азот поплелся назад, к «Черному Дракону». Небо светлело. Крольчатник частично пробуждался от хмельной дремы. Поднялись булочники, взялись за работу кузнецы-подмастерья. Цеховые крысята, шлюхи, стражники и мелкие грабители только-только отправились спать. А карманники, жулики, мошенники — словом все, кто работал при свете дня, — еще видели сны.

Пахло как обычно. Загонами для скота, человеческими испражнениями, плывшими по уличным сточным канавам к реке Плит, гниющими речными растениями, выброшенными на берег во время прилива. Как всегда, нестерпимо воняли попрошайки, которые в жизни не мылись и могли обидеть цехового крысенка просто из ненависти ко всему миру; легкий ветерок приносил более приятный солоноватый запах океана. Азот впервые в жизни почувствовал, что пахнет не домом, а мерзостью. Казалось, от каждой развалины, от каждой кучки дерьма несло беспросветным мраком.

Заброшенная мельница, в которой когда-то лущили рис, теперь была не просто ночлегом для цеховых, а особым знаком. Мельницы на западном берегу грабили те, кто настолько отчаялся, что не боялся уже и стражников. Вся местная жизнь представляла собой царство дерьма и отбросов, а Азот жил этой жизнью.

Добравшись до дома, он кивнул дозорному и скользнул внутрь. Цеховые дети нередко вставали среди ночи и выходили наружу справить малую нужду. Никто не поймет, что Азот отсутствовал довольно долгое время. Если бы он попытался схитрить, то навлек бы на себя подозрение.

Может, это и называлось ловкачеством.

Пробравшись к своему привычному месту возле окна, Азот лег между Куклой и Джарлом. Было холодно, зато относительно гладкий пол не изводил занозами. Азот подтолкнул друга локтем:

— Джей-о, а что такое «ловчить»? Не знаешь?

Джарл что-то проворчал и перевернулся на другой бок. Азот снова легонько его толкнул, но Джарл не шелохнулся.

«Видимо, слишком крепко уснул», — подумал Азот.

Подобно другим цеховым детям, Джарл, Азот и Кукла спали, прижавшись друг к дружке, чтобы было теплее. Обычно Кукла ложилась посередине, потому что таким малышкам ничего не стоит простудиться. Сегодня же она и Джарл спали на некотором расстоянии друг от друга.

Кукла повернулась и обняла Азота. Согреваясь ее теплом, он никак не мог отделаться от тревоги, крысой вгрызавшейся в его мысли, но на раздумья не оставалось сил. Он быстро уснул.

Кошмар начался, как только Азот проснулся.

— С добрым утром, — сказал Крыс. — Как себя чувствуешь, кусок дерьма?

По злобной улыбке на его губах Азот определил, что стряслось нечто из ряда вон выходящее.

Чуть дальше Крыса стояли Рот и Заячья Губа. Обоих распирало от злорадства.

Куклы и Джарла не было, не было и Джа'лалиэля. Щурясь от света, лившегося сквозь дырявую крышу, Азот поднялся на ноги и осмотрелся но сторонам. Вокруг больше не было никого. Одни цеховые работали, другие ходили по помойкам в поисках съестного, третьи просто решили, что сейчас безопасней снаружи. Значит, они видели, что Крыс вошел внутрь.

На случай, если Азот вздумает рвануть к выходу или к окну, Рот стоял у задней двери, а Заячья Губа — за спиной у Крыса.

— Где ты шастал ночью? — спросил Крыс.

— Отлить ходил.

— Долго же ты отливал. Поэтому и пропустил самое интересное.

Когда Крыс разговаривал столь бесстрастным тоном, Азота брал такой жуткий страх, что было невозможно его прогнать. Он знал не понаслышке, что такое жестокость. Видел собственными глазами убитых моряков, проституток со свежими шрамами, а одного его приятеля так избил торговец, что мальчик тут же умер. Свирепость бродила по улицам Крольчатника рука об руку с нищетой и яростью. Глаза Крыса казались пустыми — он был более чокнутый, нежели Заячья Губа. Заячья Губа родился с уродливой губой, Крысу же Бог не дал ни капли совести.