Охотники за головами - Алекс Орлов

— Это он специально провоцирует нас на ошибку, — сказал Броун, — чтобы нас отдали в отдел внутренних расследований…

— И все-таки там что-то живое, Лу, — неожиданно заявил Шуйски.

— Заткнись, Нат, прошу тебя — заткнись, — перейдя на шепот, сказал Броун и покосился на дверь. — И вообще, — продолжил он уже спокойнее, — это могут быть какие-то сошедшие с ума военные машины. У них, например, могло отказать управление, и теперь их реакторы понемногу выбрасывают тепло наружу.

— Зачем управлению прятать в пустыне какие-то поломавшиеся железяки, Лу? И потом я чувствую, что это не машины…

— Как собака, что ли? — усмехнулся Броун.

— Не знаю. Наверное… — совершенно серьезно ответил Шуйски. — Это что-то живое, Лу.

Руководитель и автор проекта доктор Фонтен внимательно прочитал докладную агента Нильса, затем поднял глаза на бригадира специальной полиции Хаско, который отвечал за безопасность доставки:

— Как это понимать, майор? Откуда какой-то десантник мог получить эту информацию?

— Это для меня также неожиданно, сэр. Десантный транспорт прибыл сюда раньше нас. И после нашего прибытия с ними никто не контактировал… Возможно, это просто случайность.

— Возможно, что так… Совсем недавно все средства массовой информации были просто охвачены эпидемией, связанной с захоронением принца Циркуса. Однако агент Нильс в своей докладной записке особо отмечает, что этот десантник сообщил о канале получения информации…

— Мы разберемся с этим, сэр, — пообещал бригадир Хаско.

— Разберитесь, и побыстрее. Мы должны быть защищены от любых случайностей. У меня все. Идите.

Хаско четко развернулся и вышел строевым шагом. Когда за ним закрылась дверь, доктор Фонтен перевел взгляд на своего помощника и спросил:

— Что плохого скажете мне вы, Руцбанн?

— Ну почему же сразу «плохого», сэр?

— Да потому, что вы здесь, на «геркулесе», все будто сговорились. — Доктор вышел из-за стола и, подойдя к герметичному аквариуму, постучал по нему пальцем. Золотые рыбки испуганно метнулись в гущу искусственных водорослей, подняв со дна частички мусора.

«Как же в таких аквариумах меняют воду? — подумал Фонтен. — Может, их разбивают?»

— Сегодня утром я говорил с адмиралом, — сообщил доктор. — И мне пришлось его заверить, что все идет по плану, хотя это не так. Я уже вынужден врать и оправдываться, как школьник…

— Но кто же знал, сэр, что они настолько нестабильны? — попытался поддержать шефа Руцбанн.

— Я должен был знать, Фредди, я… Ведь, руководствуясь именно моей теорией, военное ведомство пошло на такой шаг. А теперь оказывается, что объекты нестабильны, а я этого не предвидел…

Фонтен вернулся к столу и сел, подперев руками голову.

— Что говорят строители?

— Просят еще двенадцать часов. Они утверждают, что бетонная пена раньше попросту не встанет. То есть не наберет свою прочность.

— А что говорят наши теплофизики?

— К сожалению, ничего утешительного. Ситуацию можно держать под контролем еще часов шесть. Максимум — восемь, а потом…

— Что будет потом, я знаю без вас, Руцбанн, — оборвал помощника доктор Фонтен. Он замолчал, и в кабинете воцарилась тишина.

Руцбанн вздохнул и от нечего делать стал рассматривать стены.

Вот картина Фейта-младшего. Похоже, что подлинник. Вот книжная полка, где среди других стоят три тома «Прикладной психокинетики», написанные самим доктором Фонтеном. А вот гвоздь, который вбили прямо в пластиковую облицовку. Раньше на нем что-то висело, а теперь гвоздь остался сам по себе.

— Так… — произнес наконец Фонтен и резко поднялся. — Пойдемте, Руцбанн, я хочу лично взглянуть на объекты…

— Вы хотите посетить криобоксы?

— Да, именно это я намерен сделать.

— Едва ли это хорошая мысль, сэр. Ведь это небезопасно…

— Если мы потеряем контроль над образцами, дорогой Фредди, наши жизни и гроша ломаного не будут стоить. Да и бедному Ганнибалу тоже не поздоровится…

Делать было нечего, и Руцбанн пошел сопровождать шефа на технологический этаж. Там под многослойной теплоизоляционной защитой находился отсек термостатики.

При появлении доктора Фонтена бригада дежурных технологов поднялась со своих мест.

— Здравствуйте, сэр, — поприветствовал доктора старший инженер.

— Здравствуйте, Браун. Как у вас дела? Технологи переглянулись, потом Браун решился заговорить первым:

— Ситуация критическая, сэр. Через четыре часа может наступить самоактивация четвертого объекта, а вслед за ним активизируются и остальные…

— Но ведь вначале говорили о шести и даже восьми часах… — опешил Фонтен.

— Увы, сэр, ситуация развивается совершенно непредсказуемо.

Доктор помолчал, затем скомандовал:

— Быстро оденьте меня. Я хочу взглянуть на объекты лично…

— В криобоксе температура понижена почти до абсолютного нуля, сэр, — напомнил старший инженер.

— А вы думаете, я об этом не знал? — с сарказмом в голосе спросил Фонтен. — Несите костюм, а вы, Руцбанн, можете оставаться здесь.

— Как скажете, сэр, — с облегчением выдохнул помощник.

Доктора Фонтена завели в небольшой тамбур, и один из технологов спросил:

— Какой номер, сэр?

— Прошлый раз был двенадцатый, но с тех пор, мне кажется, я немного похудел.

Помощники облачили Фонтена в негнущийся костюм, пристегнули рукавицы, и до него донеслись их голоса, приглушенные защитной мембраной.

— Потренируйте дыхание, сэр. Датчики должны настроить систему регулировки.

Доктор послушно вздохнул. Воздух в регенерационной системе был немного кисловат на вкус.

«Наверное, много кислорода», — подумал Фонтен.

Рядом с ним появился старший инженер Браун. Он тоже был в термоизолирующем костюме, и его голос, усиленный радиопередатчиком, прозвучал неожиданно громко:

— Как самочувствие, сэр? Можем идти?

— Да, — утвердительно кивнул доктор Фонтен, однако шея в жестком панцире совершенно не гнулась, и доктор согнулся в пояснице. Получилось, как будто он отвесил Брауну поклон.

«Идиотизм какой-то», — подумал Фонтен. Он вообще не любил посещать криобоксы, а теперь к обычному страху примешивалось еще и раздражение.

Доктор проследовал за Брауном в выравнивающую камеру. Толстая дверь закрылась, отделив двух людей от живого мира циркулирующего тепла. Впереди ожидала только бездна абсолютного нуля — температуры, при которой замирала вся понятная человеку жизнь.