Настенька - Элина Лунева

было. Только я пока не совсем поняла, рабство это было или крепостничество. Вот как-то так дела обстояли. Я же про себя искренне порадовалась, что оказалась свободной.

— Хорошо, — подытожила я, — Значит, жильём я обеспечена, в смысле дом у меня есть, и никто его отнимать у меня не собирается.

Женщина утвердительно кивнула:

— Прохоровых дом твой по праву. Свободная ты, значит, тебе и принадлежит. Из всех Прохоровых ты одна и осталась.

— Хорошо, — выдохнула я с облегчением. Жильем обеспечена, это уже решало много проблем. Осталось понять, чем жить? Как и на что существовать?

На следующее утро в сопровождении всё той же четы Семёновых, Матрены и Макара, я шла через всё село к своему новому месту жительства. На мне был тяжелый овчинный тулуп, одолженный у Матрены, плотный шерстяной платок и нечто напоминающее меховые сапоги или унты. Пока мы шли тихой процессией по улице, я видела, как люди останавливались, перешептывались и откровенно тыкали в меня пальцами, при этом крича что-то нелицеприятное. Н-да.

— Почему они на меня так смотрят? — спросила я нахмуренную женщину, — Я им что-то сделала? Что не так?

— Не обращай внимания, — сердитым взглядом окинул прохожих Макар, — Чего уставились? А ну-ка расступитесь, — прикрикнул он на толпу молодых парней, что перегородили нам путь.

Да, со мной явно было что-то не так, раз люди смотрели на меня такими испуганными и шокированными глазами.

— Матрена, — потянула я женщину за рукав и повернула к себе, — В чём дело? Почему они так на меня смотрят?

Глаза женщины нервно забегали, а губы поджались, что по всем признакам указывало на то, что она не знает что мне ответить, а сказать правду очевидно не входило в её планы.

— Говори, — жестко произнесла я, но из-за моего тонкого девичьего голосочка прозвучало это как-то не убедительно. И я взяла её руки в свои и крепко их сжала.

— Ты ж до смерти-то была совсем другой. Лицо словно в печи обожженное, в парше всё покрытое. А как из гроба поднялась, так кожа чистая, белая, ровная. Вот люди и боятся. Ведьма думают, вурдалачка.

Я на это только хмыкнула. Да, деревня полная суеверий и прочей ерунды. Хотя… Я же и впрямь из гроба встала. А если учесть то, что со мной произошло, то конечно получается мистика в чистом виде. И не удивительно, что люди остерегаются. Я бы тоже напугалась.

А тем временем мы приближались к окраине села. И я увидела дом, который принадлежал семье Анастасии Прохоровой.

Что ж, на первый взгляд домик показался мне маленьким и низеньким. Но это было лишь на первый взгляд и по меркам моего мира. Подойдя ближе, я увидела хорошую такую крепкую избу, с тремя небольшими окошками и резными ставнями. Невысокое, но довольно широкое деревянное крылечко примостилось с правого бока, а с левого что-то типа крытого двора или сарая, очевидно для хозяйственных нужд, а возможно даже для скотины.

— А что, у меня и скотина какая-то есть? — поинтересовалась я с испугом в голосе.

— Была, — согласно кивнул Макар, — Корову ещё твои братья продали. А у тебя осталась коза и пару десятков кур. Но после твоей…, хм, ну в общем, курей соседи разобрали, а козу староста взял.

— Понятно, — хмуро закончила я.

— Ну, ты это, не печалься, — потрепал меня по плечу мужчина, — Курей тебе соседи вернут, а про козу тебе надобно самой с Трифаном поговорить, авось и воротит.

— Трифан — это кто? — поинтересовалась я.

— Староста нашего села, Колобов Трифан Степанович, — с почтением произнесла Матрена.

— Понятно, — кивнула я. Ох ты ж, ну и имена у них тут у всех, как бы не запутаться.

А тем временем, мужчина ловко справился с нехилым таким замком на двери, я бы даже сказала с амбарным.

— Вот, — протянул он мне не маленький такой ключик от замка, — Ну хозяюшка, заходи в дом.

Мы втроём вошли в темное и небольшое помещение, очевидно предбанник или, правильнее назвать, сени. В комнате чувствовался запах засушенных трав, и действительно, под потолком повсюду были подвешены пучки различных растений.

Следующая дверь вела уже непосредственно в дом, который представлял собой одно общее большое помещение, перегороженное на несколько частей одной большой печью. Таким образом получалось, что печь не только отапливала весь дом, но и разделяла его на две части. Первая, из которых представляла собой кухню со всеми её атрибутами. Здесь и печь растапливалась, и стол стоял большой кухонный, и утварь различная имелась, а также стеллаж со всевозможным скарбом и посудой. В целом это помещение мне понравилось, здесь было уютно и по-деревенски очаровательно.

Вторая комната очевидно носила характер одновременно общей спальни, столовой, гостиной и детской. Эта комната мне не понравилась совсем, она была не уютной и перегружена унылой темной мебелью и сундуками. Ладно, разберемся со всем этим старинным барахлом позже.

— Ты давай, Макар, дров и воды натаскай, — толкнула в бок мужа Матрена, — А я пока снедь разложу, — проговорила женщина и начала распаковывать узелок, который принесла с собой.

Я внимательно посмотрела на её поклажу:

— Что это? Зачем? — стала я смущаться. Мне и так было жутко неудобно, что я почти двое суток проживала у них и объедала их семью.

— Я тут тебе немного еды собрала. А то и так тощая как жёрдочка, — грустно покачала головой женщина, — Вот тут маслице, медок, лепешечки, яички, капуста квашеная, — перечисляла женщина, раскладывая небольшие глиняные горшочки на столе.

Следующий пару часов я сидела неподвижной статуей на скамье и со странными чувствами наблюдала, как чета Семеновых развернула в моём, теперь уже, доме бурную деятельность. Макар принес дрова и затопил печь. Матрена подмела пол, принесла воды, и уже даже что-то кашеварила на печи.

Я же продолжала сидеть и ощущать себя совершенно чужой и не на что не способной. Хотя, в сущности, так оно и было на самом деле. Ведь я была уже не я, точнее не та я, какой я себя помнила. Я толком не знала, в какой мир я попала. Я не знала даже, кем теперь я являлась. Мне было известно только имя и то, что я была круглой сиротой.

Чем больше я думала о сложившейся ситуации, тем хуже мне становилось. Что делать мне в этом мире? Как выжить? Ведь я абсолютно не приспособлена к подобной жизни, я ничего не знала о ней и ничего не умела.

Уже ближе к вечеру, оставшись совершенно одна, моё моральное состояние скатилось в полнейшее уныние. Я медленно бродила по темному совершенно чужому