Мальчик, который видел демонов - Кэролин Джесс-Кук

Мы подошли к моему кабинету. Я попыталась вспомнить код, который неделей раньше дала мне секретарь Урсулы, Джош. Потом я несколько секунд нажимала заветный номер. Когда повернулась к Майклу, то увидела, что он оглядывает коридор, а на лице застыла настороженность.

– Никогда не бывали в Макнайс-Хаусе? – как бы невзначай спросила я.

– Бывал. Боюсь, слишком часто.

– Не нравится это заведение?

– Психиатрические клиники не по мне. Особенно для детей.

Я открыла дверь. Он улыбнулся.

– Не в лоб, так по лбу?

В кабинете Майкл стоял, пока я не указала на два кресла с мягкими спинками и предложила ему что-нибудь выпить. Он отказался. Я налила себе травяной чай и села. Майкл по-прежнему стоял, смотрел на рамку с одной фразой, висевшую на стене рядом с книжным шкафом.

– Подозрительность часто создает предмет своих подозрений, – прочитал он.

– Это Льюис, – объяснила я. – Из «Писем Баламута»[8]. Вы читали?

– Да. – Его лицо дернулось от одного только вида моего травяного чая. – Любопытно, почему вы сочли необходимым заключить данную фразу в рамку и повесить на стену?

– Полагаю, эта фраза очень уместна в работе психиатра.

Майкл сел.

– У меня есть футболка с такой надписью.

Последовала пауза: он доставал из брифкейса папку. На лицевой стороне я прочитала: «Алекс Брокколи».

– Алексу десять лет. – Голос Майкла потеплел. – Он живет в одном из беднейший районов Белфаста с матерью, ее зовут Синди. Ей двадцать пять лет, она воспитывает сына одна. Жизнь ей выпала трудная, но это тема для другого разговора. Вы знаете, что она недавно попыталась покончить с собой?

Я кивнула.

– А где отец Алекса?

– Неизвестно. В свидетельстве о рождении Алекса имени отца нет. Синди не выходила замуж и отказывается говорить о нем. Похоже, он не играет особой роли в жизни мальчика. Алекса очень тревожит здоровье его матери. По отношению к ней он ведет себя как отец, демонстрируя все признаки психологической травмы, которую вызывает у детей попытка родительского суицида.

Майкл развернул папку ко мне, открыв на странице с выписками из заключений нескольких детских психиатров, которые консультировали Алекса.

– Беседы с матерью и учителями выявили множество психопатических эпизодов, включая и насилие по отношению к учительнице.

– Насилие?

Майкл вздохнул, неохотно пояснив:

– Он внезапно ударил учительницу во время вспышки эмоций. Заявил, будто его спровоцировал другой ребенок, а учительница не стала раздувать скандал, но мы все равно зарегистрировали случившееся.

Быстрый просмотр записей убедил меня, что у Алекса все признаки классического случая РАС – расстройств аутистического спектра, – включающие конкретное мышление, предрасположенность к неправильной трактовке ситуаций, вспыльчивость, язык, слишком сложный для его возраста, отсутствие друзей и эксцентричность. Я заметила примечание, где указывалось, что он общается с демонами. А потом увидела, что ему не прописывались ни лекарства, ни лечение. Мои шотландские коллеги предупреждали меня, что «в Северной Ирландии все иначе». Под «все иначе» подразумевалась практика психиатрического вмешательства. Эти слова звенели в моих ушах, когда я пролистывала записи.

– Что вновь привело вас в Северную Ирландию? – спросил Майкл, когда я встретилась с ним взглядом.

Я откинулась на спинку кресла, сложила руки на папке.

– Короткий ответ – работа.

– А длинный?

Я замялась.

– Случайная фраза доктора наук, устраивавшегося на работу в мою клинику в Эдинбурге. Женщина сказала, что в Северной Ирландии даже дети, которых не вылавливали из плавательных бассейнов и не заворачивали в фольгу во время террористической угрозы, которые не определяли расстояние по взрыву бомбы и никогда не видели оружия, испытывали психологические проблемы, вызванные страданиями предыдущего поколения.

Он склонил голову.

– «Вторичное воздействие», так это называется?

Я кивнула. Тут же в памяти всплыл приглушенный взрыв бомбы. Из окна моей спальни в Бангоре, расположенной на побережье пригорода Белфаста, я слышала взрывы, глухие, вызывающие тошноту. Это воспоминание не покидало меня.

– Здесь более высокий процент психических заболеваний, чем в любом другом регионе Великобритании.

– Что ж, этим объясняется важность моей работы. – Майкл потер глаза и спросил: – Вас когда-нибудь вытаскивали из бассейна при ложной угрозе взрыва бомбы?

– Дважды.

– Так вы полагаете, что у каждого бедолаги вероятность появления психического заболевания выше?

Я покачала головой.

– Никому не дано оценить воздействие какого-либо события на психическое здоровье человека. Есть множество других факторов…

Майкл нахмурился.

– Алекс не имел ничего общего с политической ситуацией девяностых годов.

– Правда?

– Мы говорили об этом и с ним, и с Синди. Да, конечно, они живут в неспокойном районе, но Синди ясно дала понять, что столь сильное влияние на нее оказало только насилие, которому ребенком она подвергалась дома.

«Еще один случай вторичного воздействия», – подумала я.

– Как давно вы занимаетесь Алексом?

– Я с ним в постоянном контакте. Его семейная ситуация очень хрупкая, и условия жизни не идеальные. После последней попытки самоубийства Синди власти угрожали определить мальчика в приемную семью.

Я подумала, что это не такая и плохая идея, пусть Майкл придерживался противоположного мнения, но решила, что пока рано делать выводы и ставить под сомнение его точку зрения.

Я постучала пальцем по лежавшей передо мной толстой папке.

– А что же нужно? – спокойно спросила я, обратив внимание, что Майкл повысил голос, упоминая о приемной семье, а его бледное лицо вдруг раскраснелось.

– Для начала, декларация индивидуальных потребностей. – Он помолчал. – Когда я услышал, что в городе появился новый детский психиатр… Что ж, вы можете представить мое облегчение. – Он улыбнулся, и внезапно я испугалась: а вдруг не оправдаю его надежд.

– Конкретнее, Майкл. Пожалуйста.

Он наклонился вперед, уперев локти в колени, его взгляд уперся на мои ноги. Кашлянув, он поднял голову и произнес:

– Дело в том, доктор Молокова, что я сторонник «Знаков безопасности».

Я смотрела на него.