Окончательная синхронизация - Сергей Шангин

Всем писал одно и тоже, и всякий раз получалось, что я угадываю их сокровенные желания. Господи, ну а какие еще желания могут быть у девчонок при виде существа овеянного тайной? Не сам же я их привлекаю. Что во мне вообще можно найти привлекательного? Худой и длинный, как жердь, волосы пегие вылинявшие, стриженные под полубокс. Глаза не волшебно голубые и не таинственно карие, обычные серые глазки, подслеповато щурящиеся на мир. Зрение ни к черту, но дешевые панты не дают носить очки, перед девчонками неудобно. В секциях и сектах не замечен, характер неровный, как дорога до села Игуменка, поговорить с девушками могу разве что о погоде и производственных планах. Одним словом, если бы не прозвище черта с два на меня девчонки внимание обращали. Оказалось, что не только девчонки, и не просто обращали внимание, а взяли на заметку и тщательно записывали все случаи моих «откровений».

Перестройка, етить ее в коромысло, подняла много тины со дна, всколыхнула болото, открыла дорогу шарлатанам и любителям погреть руки на чужих деньгах. Не остались в стороне и спецслужбы, торопливо запускающие один за другим проекты разной степени бредовости — деньги халявные сами в руки текут, обосновывай и забирай! В борьбе с потенциальным противником все средства хороши, самые бредовые идеи способны воплотиться в металле. Все, из чего можно извлечь хотя бы тысячную долю преимущества над противником, должно приниматься во внимание и разрабатываться. Пусть страна ест макароны и ждет коммунизма, наша задача предотвратить возможность войны. Не больше и не меньше.

Энтузиасты телепатии с уверенностью идиотов штурмовали неприступные тайны человеческого сознания, уподобляясь Эдисону, последовательно перебравшему десять тысяч способов изготовления нити накаливания. Но Эдисон хотя бы знал, что именно он хочет достичь, ему требовались определенные физические параметры. В области человеческого сознания наука скромно топталась у порога, не имея не только приборов, но и представлений о том, что именно этими приборами нужно измерять. По этой причине энтузиазм расходовался впустую, пар выходил, а паровоз познания так и не желал трогаться с места.

Даже мой знаменитый тезка не оставил после себя наследников своих уникальных способностей — он был величайшим сенсом, но не знал природы своего таланта. Он не был сенсом в том смысле этого слова, какое вкладываем мы сейчас. Он умел чувствовать общий настрой, читать мысли текущего момента, мог улавливать смысл могучих эманаций сознания миллионов человек, чтобы уверенно сказать — война будет и будет очень скоро, более того, это произойдет именно так, как произошло.

Он мог это узнать, почувствовав единый настрой сотен тысяч солдат и офицеров, тайно накапливающихся на границе с СССР. Он стоял у истоков, но не шагнул дальше. Не сумел или не захотел? Может быть, его испугала перспектива, которая открылась ему в очередном предвидении? Он мог почувствовать, как свора голодных псов, смотрит налитыми кровью глазами на него, ожидая, когда же он научится вскрывать чужие мозги, как консервные банки. Никто не узнает причины, по которой величайший из существовавших сенсов не переступил границы дозволенного человеку. А мы переступили!

Не знаю, как бы сложилась моя жизнь дальше, но однажды все изменилось. Все изменилось слишком быстро и против моего желания. Меня извлекли из жизни в буквальном смысле этого слова. Однажды я пошел на работу и больше меня никто не видел, потому что по дороге меня сбила машина. Я услышал визг тормозов, потом удар, толкнувший меня на асфальт, женский пронзительный крик: «Человека задавили-и-и-и!», и мир окунулся во тьму.

Через некоторое время я очнулся в больнице, узнав, что несколько дней назад я едва не погиб. Не от медперсонала узнал, вежливые они, обходительные, но странно немногословные. И не от соседей по палате, не было у меня соседей в просторной палате. В палату вошел солидный мужчина в белом халате, накинутом на костюм, с тонкой папочкой в руках. Я напрягся, почуяв в нем следователя, лихорадочно вспоминая, нет ли моей вины в том ДТП? Может, я на красный свет дорогу переходил, и виноват по всем статьям? Вдруг водитель вовсе погиб из-за меня дурака, а я вот лежу себе живой и почти здоровый? Я стремительно накручивал ужасы на свою голову, меняясь в лице столь стремительно, что посетитель обеспокоился?

— Семен Петрович, не волнуйтесь вы так! Я пришел с вами побеседовать, просто побеседовать по душам, это неофициальная встреча.

Как мне сказали там, — он показал пальцем на входную дверь, — со здоровьем у вас относительно нормально, говорить с вами можно. Не возражаете?

Я помотал головой, соглашаясь, хотя и не чувствуя в себе ни малейшего желания разговаривать со следователем. Ощущая в нем некую гадость, которую он готовится на меня вывалить. Он присел на стул рядом с кроватью, глядя на меня чуть ли не с умилением. Потом подобрался разом и начал разговор.

— Вы, Семен Петрович, человек уже взрослый, мужчина к тому же, поэтому, если не возражает, я не буду ходить вокруг да около, и сразу перейду к делу.

Я снова кивнул, как китайский болванчик, всем сознанием чувствуя накатывающуюся от следователя тяжелую мрачную волну ужаса. Ужаса, который вот-вот должен обрушиться на меня, неотвратимо, как поезд, как ураган. Не хочу, не надо… но… я же мужчина!

— Понимаете, Семен… можно я вас по-простому Сеней звать буду, уж больно вы молоды для Семена Петровича? — его губы изобразили добродушную ухмылку, но глаза смотрели цепко и холодно.

— Капитан Иванов. Иван Иванович, такая вот простая русская фамилия, — пошутил следователь, демонстрируя мне красную книжечку с золочеными буквами.

— Ситуация, Сеня, получается следующая, — он раскрыл папочку, нацепил на нос очки с увеличивающими стеклами и разом стал похож на бухгалтера, собравшегося подвести баланс, посчитать дебет с кредитом. — Пока ты без сознания в больнице валялся, с твоими родителями случилась неприятная история. Предупреждаю сразу — история архинеприятная, но ты мужик, поэтому держись. Убили их, Сеня, зверски убили, обоих и сразу. С виду ограбить квартиру хотели, тут старики твои проснулись, ну их и того… Вот фотографии с места преступления.

Он выкладывал мне в руки цветные фотографии, в подробностях живописующие ужасное преступление. Квартира родителей, моя квартира, но все в ней ужасно чужое и страшное. На полу в лужах крови мои родители, я узнаю их черты. В квартире все перемешано, ящики шкафов вывернуты на пол, матрацы и подушки взрезаны, книги свалены с полок. Все укладывается в картину ограбления и вынужденного убийства, вот только…

— Понимаешь, Сеня, все укладывается в картину ограбления и вынужденного убийства. Вот только, признайся, как на духу — было ли в квартире нечто настолько ценное, чтобы ради этого убили двух человек, повесили на себя мокрое дело? Правильно! Мы также рассудили, что не было. Тогда вопрос — зачем они это сделали? У тебя есть свое мнение по этому вопросу?

— Нет, — едва сумел выдавить я, потрясенный случившимся.

— Случай сложный, следов никаких, поэтому у нас есть к тебе предложение. Надеюсь на твое понимание и желание сотрудничать с органами. Очень надеюсь, знаешь ли. По нашим данным… за тобой отмечен некий дар, способность, умение, называй как хочешь, но ты, Семен Петрович, умеешь читать чужие мысли.