Сотник и басурманский царь - Андрей Белянин

Ну, покуда он наливочкой балуется, нас сказка другой дорогой ведёт, через весь дворец, мимо Сенатской площади, на старую гауптвахту…

Скромное такое зданьице, одноэтажное, коричневого цвету. Рядышком будка часовая стоит, а в ней солдатик ружьишко со штыком обнимает, спит на посту, скотина! Хотя, по совести говоря, чего ж не спать-то? Кого тут охранять особенно, офицериков пьяненьких? Так они отоспятся, рубль серебряный охране за уют заплатят и на свободу с чистой совестью!

Вот разве атаман казачий в который раз залетает, но и он себя ведёт прилично. Денег на откуп не имеет, честно улицу пятнадцать суток метёт, никакой работой не гнушается, сидит себе до окончания судебного приговора, в ус не дует. Оно понятно, что в военное время его только на театре боевых действий и видно, но ить и война не на каждый день. Приходится порой в стольном Санкт-Петербурге, при царской свите, орденами погреметь, положение обязывает…

А в этот раз и положенного срока отсидеть не получилось. Пришёл приказ с Дворцовой площади, подарок императорский и высочайшее повеление выдвигаться на границу южных рубежей отчизны для защиты города Астрахани от диких орд бесчинного басурманского султана.

Ну кто ж с прямыми служебными обязанностями спорить станет? Тем паче что подзадержался атаман в столице, пора и до дому до хаты…

– Ты что ж, Василь Дмитрич, покидаешь нас?

– Пора, долг зовёт, – вздохнул бывший узник, садясь на подведённого молодым денщиком коня.

– Храни тебя Господь, – отдал поклон солдатик у будки. – Ты заходи, ежели что…

– Нет уж, – прокашлялся атаман, головой качая, – уж лучше вы к нам. Казаку от столицы подальше и дышится вольнее…

– Ух ты шашка какая, – удивился денщик, когда он и атаман тронули поводья. – Золотая, поди? А дали-то за что?

– За вклад в международную политику.

Дал атаман коню шпоры под бока и вперёд помчался.

– Милейшей души человек, – пустил скупую слезу солдат в будке. – Скучно без него будет.

– Ничего, вернётся, – улыбнулся казачок. – Атаман сюда завсегда возвращается…

И следом за начальством во весь опор дунул. Так и полетели они вдвоём верхами через Сенатскую площадь да по набережной, а там и Невским проспектом отметились – давай Бог коням крылья по пути на астраханскую землю!

Красив Санкт-Петербург, величественны его храмы, роскошны дворцы, прекрасны улицы, а только нет и не будет в нём жаркого южного солнца, открытых сердец казачьих, задушевных песен, широкой степи да возвеличенной у простого люда матушки-Волги. Кто к вольному ветру привык, того в коробке каменной не запрёшь. Кто родину грудью защищает, тот по императорским залам паркет не трёт. Кому честь дороже жизни, не будет за сто вёрст под троном прятаться, когда враг жестокий на пороге…

Помогай им Господь вовремя успеть, а мы взором мысленным расстояния преодолеем да сами вперёд их в станицу Атаманскую пожалуем. Хорошо в конце августа в Астрахани. Жары уж нет, но теплынь душевнейшая, повсюду азиаты арбузами пудовыми торгуют, девки красные у ворот семечки грызут, с парнями молодыми языки чешут, старики на завалинках сидят, детям малым сказки рассказывают. Один работой занят, другой торговлей, третий в поле, четвёртый на низах осетров добывает, а пятый гармошкой народ веселит. Мы же к сотниковой хате подойдём, помните такого? Ну, он ещё в начале нашей сказки басурманских работорговцев побил, а девушек-пленниц от страшной судьбы избавил. Вот в основном о нём-то и дальше вся история будет…

А во дворе сотника страшная картина – пыль да гром: стоит крепкий казак в гимнастерке неподпоясанной, шаровары закатаны, ноги босы, да хлопцев молодых, от шестнадцати годков, кулаками потчует! Один супротив двадцати! И все с вилами, дубьём, палками на него с разных сторон, аки волки на медведя, кидаются.

– Не робей, братцы! Вместе и тятьку бить веселей!

Ну уж и сотник их тоже катает от всего сердца – кому по шеям, кому в дышло, кому коленом под зад, вот она казачья школа. С малолетства должны ребята уметь и сами драться, и оплеухи получать. А в такой драчке привыкают казачата до последнего стоять, за друга биться, своих не сдавать да перед сильнейшим противником не трусить.

Раскидал их казачина по разным углам – кого в крапиву, кого в плетень, кого через забор, к хате подошёл, от порога две шашки из ножен вытянул.

– Ну, что разлеглись-то, словно студенты после демонстрации? Чуток размялись, теперь давай всерьёз. Нападай со всех сторон!

– Да ну тя, дядька, ещё отрубишь чего…

– Не боись, до свадьбы заживёт!

– Дак энто смотря чё отрубишь, а то в свадьбе и смыслу нет, – гогочут хлопцы, но за колья берутся.

Завертел сотник двумя шашками так, словно вокруг него сплошной щит из сверкающей стали – ни пикой проткнуть, ни стрелой пробиться, подступиться-то и то страшно…

– Давай, давай, не робей – кого не убью, того выучу!

А тут сзади голосок женский нежный, но медью позванивающий:

– Ага, попался, мил-дружок! Я весь день у печи, к столу его жду, а он с хлопцами дурью мается?!

Всё, кончен бал, погасли свечи, пришла жена казачья, строгая, «кирдык ханум», ежели по-татарскому выразиться. Обернулись все, хлопцы дубины побросали, сотник шашки в землю уткнул.

– Никакой такой дурью мы не маялись. Так, пошутковали чуток…

А жена казачья меж хлопцев прошлась взглядом внимательным и руки в боки упёрла:

– Вот я те дома пошуткую! Опять у казачков фонари под глазом светятся! Иллюминация, как в самом Санкт-Петербурге, а ко мне вечером их мамки жаловаться набегут…

– Да мы не выдадим! – хором откликнулись казачата. – Скажем, сами подрались! Обычное дело, чё сразу к мамке-то?!

– Да чтоб они вам ещё и от себя добавили! А ты марш домой, девки без тебя за стол не садятся… – рявкнула грозная супруга, цапнула мужа за рукав и до хаты потащила.

А парни уж и вслед им хохочут, один громче всех:

– Не робей, дядь Андрей, не убьёт, так выучит!

Сотник только зубом скрипнул. А вот жена его с полузавода обернулась…

– Ой, Митька! А я думаю, чё я ещё сказать-то хотела? Ты вчера вечером за мельницей был?

– Да что вы, тёть Насть! Не был я нигде! И это… пойду-ка я…

– А вот моя малая говорит, что ты вчерась за мельницей с моей Ксюшей целовался! Это как?

– Кто? Я?! Не-э-э… – поспешил спрятаться за товарищей голубоглазый Митька. – Не я это!

– Не ты, говоришь? Значит, я дура, да? Так, а ну, хлопчики, дайте-ка мне вон ту палочку…

– Дак то оглобля…

– А мне без разницы. – Жена сотника улыбается, дубьё тяжёлое одной левой поднимает. – Иди-ка сюда, Митенька…

– Насть, да брось, – всерьёз встревожился сотник. – Чё ты завелась-то?