Поместье потерянных грез - Дороти Дэниелс

В ответ я услышала нечто похожее на рычание.

Возвращаясь в свою часть дома, я вдруг осознала, насколько он велик, этот дом. В каждом крыле было по шесть сдвоенных комнат, а в передней части был еще третий этаж; там, по-видимому, жила прислуга. Я не собиралась его обследовать.

Еву я застала в прежней позе. Как только она может оставаться столько времени в одном и том же положении?! Бедняжка!

Я взяла ее за руку и повлекла к стулу в другом конце комнаты. Она двигалась, с трудом переставляя негнущиеся деревянные ноги. Поставив ее спиной к стулу, я стала пододвигать к ней сиденье, пока колени ее не подогнулись, и она безвольно опустилась на стул. У меня было такое ощущение, будто я осуществила невозможное. Обойдя вокруг стола, я повернулась к ней. Хотелось как-то поблагодарить ее за послушание. На минуту я прижалась щекой к ее щеке. Подумалось, что это должно ей понравиться: ведь это был знак любви и нежности, которых ей, конечно, не хватало.

Никто не обращал на нее внимания по-настоящему; она была лишь обузой, помехой.

Вдруг я уловила знакомый запах. От нее пахло лимонными карамельками. Я взглянула на секретер — пакетик с карамельками лежал там же, где я его оставила, но было совершенно очевидно, что его брали в руки.

Так значит, Ева может двигаться и самостоятельно, когда захочет. И когда никто за ней не наблюдает. Это было очень важное открытие, но я решила ничего ей не говорить, чтобы не спугнуть.

Я села напротив и стала болтать о всяких пустяках, как если бы беседовала со старым другом.

— Знаешь, я сегодня познакомилась с твоим братом. Боюсь, я не очень ему понравилась, так же как и твоей кузине Сьюзан. Похоже, мое присутствие в этом доме их не очень радует. Тетя Гарриет хотела заставить меня прислуживать ей — просто для того, чтобы унизить. Меня все это очень огорчает. Обычно я хорошо отношусь к людям и хочу, чтобы и ко мне хорошо относились. Может быть, со временем они станут терпимее.

Произнося все это, я внимательно следила за ней, надеясь уловить хоть какую-то реакцию. Глаза ее уже не были опущены, они смотрели прямо — не на меня, а как бы на что-то вне меня. И все-таки скорее это были глаза невидящего человека. Я продолжала болтать.

— Скоро ужин. Знаешь, у меня есть идея. Попробуем немного разнообразить твою жизнь. Все считают, что тебя достаточно кормить, одевать, раздевать и укладывать спать. Они думают, если ты не можешь говорить или как-то по-другому выражать свои чувства, значит, тебе ничего больше не нужно. Я так не считаю. Я уверена, что ты воспринимаешь все, что происходит вокруг, только не можешь выразить словами. Давай сегодня устроим ужин в оранжерее. Что ты на это скажешь?

Ответа я не ждала и, конечно, не получила его.

— А после ужина мы немного посидим там, в оранжерее, а потом прогуляемся. После этого мы вернемся домой, но совсем не для того, чтобы сразу лечь спать. Нет уж, дорогая мисс, вы ведь не маленькая девочка, которую укладывают в семь часов. Мы не будем ложиться допоздна. Будем болтать, я тебе почитаю. Знаешь, сколько всего происходит в мире в этом самом 1890 году? Тебе надо быть в курсе событий, чтобы не оказаться совсем не подготовленной, когда поправишься. Подожди минутку, я спущусь, попрошу, чтобы накрыли ужин в оранжерее.

Я поспешила вниз, на кухню. Мисс Кемп как раз ужинала — с большим аппетитом, надо сказать.

— Мы с мисс Евой будем ужинать через полчаса в оранжерее. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы там были стол, стулья, свежие скатерти и цветы. И проследите, пожалуйста, чтобы еда была достаточно горячей. Извините, что нарушила вашу трапезу, мисс Кемп.

Она не произнесла ни слова. Боюсь, бедняжка просто онемела. Вилка застыла на полпути ко рту. Я повернулась и нарочито небрежной походкой вышла из кухни.

Еве, казалось, тоже пришлась по душе идея поужинать на свежем воздухе. Безо всякого сопротивления она последовала за мной. Труднее всего было одолеть спуск по лестнице, но мы справились с этим. Служанка уже ждала нас в оранжерее. Тотчас появилась еда; все было горячее, как я и просила. Ну и вкусно же все было приготовлено! Бедняжка Ева между тем сидела неподвижно, взирая на все это великолепие, но не принимаясь за еду. Ничего, пообещала я себе, скоро она будет сама пользоваться ножом и вилкой. Пока же и этого достаточно. Я считала, что многого добилась за такой короткий срок.

Это был мой первый опыт кормления — задача не из легких. Правда, она могла глотать и пережевывать пищу, разрезанную на мелкие кусочки. Я закладывала кусочки ей в рот, пока она не показала, что больше не хочет: просто перестала разжимать губы. Потом я дала ей несколько ложек горячего кофе. Мне показалось, что все это ей нравится. Служанка пришла убрать посуду, а мы переместились на скамейку у стены. Может быть, я и заблуждалась, но у меня создалось впечатление, что она вполне довольна. Это было лишь мое собственное ощущение, так как до сих пор ни один звук не слетел с ее губ; я могла посадить ее, повернуть в нужную сторону, но не более; ее собственные руки и ноги были безжизненными, как будто вылепленными

из воска.

— Посидим немного, — сказала я, — а потом пройдемся, на закате. Тебе надо быть как можно активнее, Ева, тогда ты скорее поправишься. Я это точно знаю, я ведь изучала психологию в колледже. У нас был курс по психологии. Это новая наука, она занимается изучением человеческого мозга, а именно в этом и состоит твоя проблема. Может быть, мы вместе найдем решение, а заодно и опишем твой случай для науки. Ты знаешь, так иногда случается в науке: любители могут сделать то, что не под силу всем ученым мира.

Это был, конечно, вздор, хотя, возможно, какая-то доля правды в этом и была. Я просто болтала, чтобы заставить работать ее мысль. Теперь-то я уже знала: она понимает, что ей говорят.

— У нас был профессор в колледже. Он доктор. Я имею в виду, настоящий лечащий врач. Он интересовался тем, как работает человеческий мозг. Конечно, его теории пока не подкреплены никакими практическими результатами, но его лекции — это самое интересное, что я слышала в жизни. То, что пока нет практических результатов, совсем не означает, что он шарлатан. Многие видные медики прислушивались к его мнению. Он учился у Фрейда — это доктор, который известен не только как практикующий врач, но и как психоаналитик: он изучает человеческую индивидуальность, привычки и все такое…

За все время она не сделала ни малейшего движения, ни разу не моргнула… Временами я даже не была уверена, дышит ли она вообще. Глаза ее абсолютно ничего не выражали, в них была пустота. Все это, конечно, не слишком ободряло меня в моих усилиях. И все же… Она ведь уже выказала, как могла, свои чувства, подойдя несколько часов назад ко мне и взяв за руку. Она съела одну из моих лимонных карамелек, а это означает, что она в состоянии самостоятельно передвигаться по комнате — когда захочет. Должна быть какая-то серьезная причина, почему она не хочет делать этого в остальное время и менее всего в присутствии других людей.