Горестная история о Франсуа Вийоне - Франсис Карко

Обратно он шел медленно, понурив голову, и подбрасывал на ладони несколько жалких су, которые мать дала ему, когда он собрался уходить, и, наверное, впервые не испытывал никакого удовольствия от прогулки по улицам. Ему было грустно. Он страдал, оттого что пришлось кое-что скрыть от своей добрейшей матушки, и испытывал стыд и какую-то угрюмую тоску. Но вокруг Франсуа было полно людей, мужчин, женщин; они обгоняли его, шли навстречу, бросали на него взгляды, и сам он тоже, несмотря на непонятную горечь в душе, поглядывал на служаночек и хорошеньких девушек, спешивших с видом добродетельных скромниц. Машинально, без всяких задних мыслей, он провожал их глазами и чувствовал, что взгляды его воспринимаются благожелательно, и настроение у него постепенно улучшилось. Разве он виноват, что ему все время хочется глазеть на девушек? Знать, в его природе, в его характере заложена эта потребность любить и быть любимым.

В нем всегда жила некая безмерная ласковость, от которой он так страдал в детстве, когда хмурыми днями стоял, прижавшись лбом к стеклам, в своей каморке в доме при церкви святого Бенедикта и смотрел, как играют на улице его сверстники. Господи, какими бесконечными и невыносимо пустыми казались ему эти дни! Он не мог дождаться, когда наступит четверг, потому что по четвергам матушка приходила навещать его, забирала с собой, осыпала поцелуями, рассказывала всякие истории. Он их все запомнил. Что за чудесные это были истории. И только он подумал о них, тотчас в памяти всплыли, как будто все это было вчера, воспоминания о цвете неба, о домах, об ароматах лета, что доносились из сада.

— И эти дни тоже ушли, — прошептал он, предаваясь совершенно нелепым размышлениям. — Но почему?

Вряд ли кто-нибудь смог бы дать ответ на этот вопрос, да и он сам тоже не стал его искать. Только что он был преисполнен скорби и вдруг — видать, это было заложено в его характере — почувствовал, что к нему вернулись бодрость и веселость. Он превратился в совершенно другого человека и теперь посмеивался над своей дурацкой мрачностью, обзывая себя чокнутым.

Может, он и впрямь чокнутый. Ну а если не чокнутый, то по крайней мере чудной, переменчивый, послушный, точно флюгер, любому ветру, способный, к примеру, после раздумий о безвозвратно ушедших днях задать себе вопрос: «Но куда они подевались? Кто их унес?»

Однако ответа и на этот вопрос он тоже не знал. Может, тот самый ветер, что унес друзей, смел один за другим и эти дни, но солнце все равно продолжало сиять, небо оставалось синим, а девушки, что встречались ему на улице, улыбались и были несказанно хороши собой. Так что стоит ли впадать в уныние? Девушки до того влекли его, что Франсуа достаточно было лишь подумать о них — и он сразу утешился. Пусть кто хочет попробует объяснить подобную перемену настроений. Франсуа же она нисколько не волновала. А сегодня еще меньше, чем всегда. Теперь он стал мужчиной. Он изведал плотские утехи и, думая о Марион, ничуть не испытывал ханжеского унижения, оттого что она доступна всем и каждому; напротив, невольно чувствовал некое тщеславное удовлетворение при мысли, что спутался с непотребной девкой.

Тем не менее после той несчастной ночи у него остался скверный осадок, и вечерами он больше не покидал дом при церкви святого Бенедикта. Он много думал о Марион, и теперь она ему казалась чересчур грубой, низменной, плотской; он презирал ее и поклялся себе никогда больше с нею не видеться; но однажды утром встретился с Монтиньи, и разговор почти сразу зашел о ней.

— Бедняжка Марион места себе не находит, все спрашивает о тебе, — сообщил Монтиньи.

А дня через два к Франсуа пришел Колен и клялся именем Христовым, убеждая, что нельзя упускать такую женщину.

— Да ради чего? — простодушно удивился Франсуа.

Колен со свирепым видом впился в него своими маленькими глазками и бросил:

— Да ради башлей! Понял?

Школяр смутился и понурился.

— Ну что? — не отступал Колен. — Трусишь?

— Да я не умею… — промямлил Франсуа, изрядно обескураженный подобным оборотом. — Существуют какие-то подходы… Их нужно знать…

— А вот другие знали и умели, — буркнул сын слесаря. — Они вытянули у Марион денег больше, чем мыслей в твоей паршивой башке.

И он покачал головой. Франсуа уныло пробормотал:

— Нужно время, чтобы научиться…

— Прежде всего, надо захотеть, — с решительным видом отрезал Колен. — У тебя есть выбор.

— Но я хотел бы…

— Посмотри на себя, — жестким тоном промолвил Колен, указывая Франсуа на его поношенную рясу и стоптанные башмаки. — Вид у тебя не франтовской. Ну а если заглянуть к тебе в кошелек, что мы там найдем? Ничего. Блоху на аркане…

— Это правда, — вынужден был признать Франсуа.

— То-то и оно-то. Так что ты круглый дурак. Как ты думаешь, ходил бы Монтиньи таким щеголем без Гийометты? У женщин легко брать: они сами предлагают. Им доставляет удовольствие отдавать то, что приносят им жирные горожане. Только не будь дураком!

— А ты?

— Я, — скрестив руки на груди, гордо отвечал Колен, — научил Монтиньи и сделал его тем, кто он есть.

И он принялся расхаживать по комнате с отрешенным видом, и этот его вид окончательно переубедил Франсуа.

И все-таки ему претило следовать советам Колена. Требовать у Марион деньги — нет, это не по нему. Он никак не мог решиться.

— Может, не сейчас, а когда-нибудь потом?

— Потом? — со злостью бросил Колен. — Конечно, куда удобнее пить в кабаках за счет своих друзей. И если они рискуют, так это их дело, верно? Ведь они платят.

— Да ты что! Что ты несешь!

— Ну так как?

— Послушай, — жалобным голосом начал Франсуа, — вот ты покатил на меня, обвиняешь и не хочешь меня выслушать. Разве ж я могу в один миг взять и измениться? Сам подумай. И потом, мне надо будет выбираться по ночам из дому…

— Ну да.

— А как? Мэтр Гийом держит меня взаперти. Он караулит меня.

Колен усмехнулся.

— Я ждал, когда ты заговоришь об этом, — ответил он.

Франсуа понял, что все его увертки ни к чему и если он согласится принять помощь от Колена, то хотя бы в этой части его оставят в покое. На миг ему стало страшно, но потом, внезапно решившись, он пробормотал:

— Я все буду делать, как ты сказал.

Колен подошел к нему и вытащил из кармана шарик смолы, каким снимают с замков слепки, чтобы потом делать по ним ключи. Все оказалось проще простого. Сойдя вниз, они встали у двери и болтали, пока Колен быстро делал слепок. Через день он вручил Франсуа готовый ключ.

— Подойдет? — спросил он.

Франсуа схватил Колена за руку, потащил его по лестнице к двери, и они проверили, как действует ключ.

— До вечера! — весело бросил Колен. — Придешь?