Симулятор. Задача: выжить - Виталий Сертаков

Дорогу нам перегораживала серая река, будто кто опалубку залил. Она так и тянулась по просеке, вместо высоковольтных опор. Река шириной метров восемь, или больше.

Река из свежего, только-только схватившегося бетона. Слушай, понятно, что такого быть не может. То есть это мы раньше так думали, что не может. Как нас в школе научили, так мы и думали, да. Если бы мы так себя не уговаривали, может быть, кое-кто и прожил бы подольше...

Но на все воля Аллаха!

Из реки торчала, словно сосулька перевернутая, с метр высотой, на ней птица и корчилась. Лично мне, мамой клянусь, сразу понятно стало, что никакой садист ворону на сосульку эту насадить бы не смог. Ее поймала сама бетонная река. Плюнула бетоном и поймала, как лягушка комара.

Только это не бетон вовсе...

— Вы слышите? — поднял руку Саша-Нильс. — Шипит?

Он все-таки умный парень оказался. Не такой, как его начальник больной, да. Саша не стал к вороне подходить.

— Что шипит? — закричал Комаров. — Кто шипит?!

Я хотел ему сказать, что если бы он не орал, тогда давно бы все услышал, но такому больному с автоматом разве можно что-то поперек сказать, а?

Слушай, эта серая дрянь шипела, как будто на сковородке яичница жарилась. И жарко стало просто невыносимо. У меня волосы на голове мокрые прилипли, и глаза потом залило. Матерью клянусь, никогда в Дербенте такой жары не было! Слушай, звуки все пропали, словно ваты в уши доктор запихал. Конечно, какая птица такую температуру выдержит, попрятались все под кустиками.

Только труба эта шипит.

Слушай, я на русском слова путаю иногда, да. Трубу себе представить можешь? Вот, как будто трубу бетонную в землю закопали, метров пятнадцать диаметром, и только верх самый торчит. Не производят таких труб нигде, в ней внутри метро пускать можно, Да. Она шипит, а воздух сверху, как над костром, пляшет. А трава, там где труба под землю уходит, трава вся обуглилась. Сержант дверцу когда распахнул — я даже назад дернулся. В «уазике» жарко было, а снаружи вообще стоять невозможно. И пахло кофе жареным, словно внутрь кофеварки нас запихали.

Эта дрянь шипит и потрескивает, но не потому, что горячая. Это она когда растет, всегда шипит, но мы тогда не догадывались.

Беда в том, что эта дрянь всегда растет. Дед сказал, что она живая, я сначала смеялся. Дед назвал это синтетической биологией. Теперь никто над Дедом не смеется, я теперь боюсь только сойти с ума оттого, что она шипит непрерывно. Кажется, уже нету места, куда спрятаться...

— Сашка, стой! — Комар выскочил со своей стороны и припустил следом. — Не трогай!

Он так выскочил, что чуть автомат не выронил, да. Я так понял, что он в машине один оставаться боялся. Про меня даже забыл вначале. Мамой клянусь, я тоже закричать хотел, чтобы к птице этой несчастной не прикасались. Дело было не в вороне. Дело в том, что два часа назад я тут прошел. Еще восьми не было, по холодку за голубикой отправился.

Два часа назад здесь не было бетонной полосы, и не было никаких люков.

Да, про люки я сразу не вспомнил! Испугался тогда очень. Люки росли прямо посредине бетона. Сначала пятнышки черные были, а пока мы на дрянь таращились, они уже с колесо от грузовика вымахали. Черные, гладкие такие, словно крышки от рояля. Один люк посредине трубы вырос, а второй совсем близко. Крышка от рояля, только круглая. И полированная, смотреться можно.

Но смотреться не хотелось, да. Убежать хотелось и маму позвать. Слушай, я тогда не убежал только потому, что дурак Комаров меня своим автоматом еще больше пугал. Честное слово, совсем дурной стал! Мой отец, он умный человек был, пусть земля ему будет пухом. Он говорил мне, что смелый человек не стесняется своего страха, ничего нету в страхе постыдного. А тот, кто кричит, что ничего не боится, и лезет на рожон — тот дурак просто, да.

Дурак, как сержант Комаров.

Потому что только дурак мог такое придумать, чтобы через эту трубу дальше на машине ехать. Переехать через нее для джипа — раз плюнуть, но лучше было обойти, потому что труба еще влево недалеко выросла. Но пешком сержант не хотел обходить, хотя Нильс его долго уговаривал. Этот Комаров совсем неуправляемый стал, как лунатик или пьяный. Не видит, что труба себе под землей дальше путь прокладывает. Сама, без всяких землеройных машин. До следующей опоры, до проводов ей совсем немножко оставалось.

Слушай, легко говорю, а? К чему только человек не привыкнет, да?..

— Слышь, мужик! Давно тут... такое зарыли? — спросил меня тот, которого Нильсом звали.

Тут я понял, почему они не удивляются. Я тут два месяца работаю, а милиция ни разу в поселок не приезжала, да. Им такое не представить, что два часа назад трава росла, и никакая труба к озеру не спускалась. Мне младшего сержанта этого даже жалко немножко стало, потому что смотрит внимательно, а видеть совсем не хочет.

— Первый раз вижу, — честно я им сказал. — Бригадир по этой дороге каждый день в строительный мотается, он бы рассказал.

— Гена, давай полем обойдем, — опять предложил Саша-Нильс, а сам на пальцы дует. Случайно за железку, за автомат свой схватился.

— Ты ослеп, что ли? — хрипло так ему Комаров ответил, и голос у него, как у мальчишки, опять на визг сорвался. — Канава там, не пройдет машина!

Там слева действительно канава была. Я попытался прикинуть, сколько осталось между серой мерзостью и опорой. Если в канаву досок подложить, можно было попытаться трубу обогнуть, потихоньку если ехать. Правда, там сосны молодые росли. Нет, не объехать на машине.

Я тогда подумал, что теперь они точно развернутся и в милицию меня отвезут. Вот какие мне от жары глупые мысли в голову лезли, да. Потому что отец воспитывал нас так — начальство уважать, и законы уважать. Я не дурачок, да? Я ведь сразу догадался, что преступление какое-то случилось, скорее всего, обокрали кого-то. Вот они и хватают первого попавшегося, а вдруг признается? Очень мне поэтому не хотелось с ними в отделение ехать. Без паспорта, без телефона, и бригадир только к вечеру вернется, а хозяина коттеджа до понедельника не найти! Что они со мной в милиции за это время сделают, а? Вдруг бить начнут и подписывать заставят, что дом чужой ограбил? А я чужой копейки не возьму, мамой клянусь!

Вот такие мысли дурацкие в голову лезли, самому смешно теперь вспоминать.

— Дай мне ключи! — приказал Нильсу Комаров.

Ключи он получил и пошел мотор заводить.

Я спокойный человек, клянусь, очень спокойный. Никогда не ругаюсь, и начальство привык уважать. Но когда этот краснорожий стал ключом в замок тыкать, а попасть не может, я подумал, что надо выйти наружу. Пусть он лучше меня застрелит, но через трубу я с ним не поеду.

Я распахнул дверцу и выпрыгнул. Никуда убегать не стал, нарочно возле Нильса остановился, чтобы они дурного не подумали. А снаружи дышать невозможно просто стало, точно в горло бумаги наждачной напихали. Комаров тихо-тихо ехал туда, где из травки обугленной поднималась серая эта мерзость. Дверь он открытую оставил, изнутри она вся в крови была, и зубами он жевал непрерывно...